— Я вас понял, — сказал он, вставая. — Дайте бумагу, я напишу заявление.
[1] Премия Дарвина (англ. Darwin Awards) — присуждается за самую глупую смерть, или за глупый поступок, вследствие которого человек лишается возможности иметь детей. Это награждается, потому что глупцы исключают свои гены из генофонда человечества.
Глава 23 (окончание)
***
Лысого в ординаторской не было. «Ничего, успеем еще всё обсудить, — думал Костя, переодеваясь в уличную одежду. — Позвоню ему вечером... Но как же некстати это увольнение!»
Он не беспокоился насчет работы — в Москве полно клиник, где-нибудь устроится. А вот ощущение проигрыша задевало. Как ни крути, обставил его богомол. Вышвырнул, как щенка. Обидно.
Костя вышел из хирургии и принялся спускаться по лестнице, раздумывая, куда пойти. Домой не хотелось. Может, к кому-то из друзей?.. Задумавшись, он толкнул дверь первого этажа и едва не налетел на пожилого мужика в замызганном синем комбинезоне, который стоял, опираясь на что-то черное, вроде невысокого шкафа.
— Глаза разуй! — буркнул тот. — Не видишь, штука дорогая?!
Радонев заворожено уставился на Лерино пианино.
— Ну, передохнул, молодой? — спросил грузчик у своего напарника, жилистого рыжего мужчину лет сорока. — Потащили дальше, некогда прохлаждаться.
— Куда вы его несете? — спросил Радонев.
— А тебе какое дело? — нахмурился пожилой грузчик. На его щеках и носу виднелись красные прожилки сосудов, лицо было обрюзгшим, как у любителя выпивки.
— Мужики, извините, мне очень надо знать. Вы в театр классической музыки? — Костя назвал адрес.
— Ну да, — ответил рыжий. Пожилой неодобрительно зыркнул в его сторону.
— Можно мне с вами?
Пожилой посмотрел на него с подозрением, и, не ответив, обратился к напарнику:
— Потащили, кому говорю! У нас потом еще два заказа.
Они взялись за пианино и понесли его к двери. Шагали быстро, без натуги — судя по всему, инструмент был легким, но из-за размеров его приходилось тащить вдвоем. Радонев обошел грузчиков, распахнул перед ними дверь. И когда они оказались на стоянке, возле старой тентованной «газели» с вмятиной на синей дверце, Костя снова попросил:
— Мужики, пожалуйста, возьмите меня с собой. У меня там девушка, мы поссорились. Мне бы поговорить с ней! А в театре охрана, не пускают.
— Иди отсюда, — отмахнулся пожилой.
— Мужики, я вам заплачу, — Костя торопливо полез за кошельком, открыл его перед ними. — Вот, у меня три тысячи, забирайте всё. Только я с вами. Есть запасной комбинезон?
Грузчики уставились на деньги. Рыжий почесал в затылке. А пожилой, задержав взгляд на Костиной серьге, решительно ответил.
— Не, мужик, не можем. Мы тебя не знаем. А вдруг ты там сопрешь чего-нибудь? И нам отвечать.
— Возьмите мой паспорт, — не раздумывая, сказал Костя.
Брови пожилого поползли вверх. Он взял из рук Радонева бордовую книжечку, открыл. Сверился с фотографией.
— Константин, значит...
Было видно, что он колеблется.
Радонев протянул ему руку.
— Просто Костя. Мужики, выручайте! Про деньги я не шутил. А как выйдем оттуда, я комбез отдам, а вы мне паспорт вернете.
— Дядь Борь, да возьми ты его с собой! — не выдержал рыжий. — Понятно же — девушка у него. Видно же, переживает человек.
— Переживает... Надо оно тебе — из-за бабы убиваться... — пробурчал грузчик. Еще раз заглянул в паспорт, полистал, внимательно изучая. В наступившей паузе было слышно, как в соседней машине женщина говорит по телефону: «И хлеба — три буханки, понял? Три! Запиши! И стружку для коптилки...»
Пожилой грузчик крякнул, и Радонев с облегчением увидел, что он прячет его паспорт в нагрудный карман.
— Ладно, только смотри, если что — я тебя запомнил, — предупредил грузчик. — И свидетель есть.
Костя кивнул. Он помог погрузить пианино в «газель» и полез под тент вслед за рыжим, которого, как оказалось, звали Женей. Дядя Боря, кряхтя, забрался вслед за ними. Пока грузчики закрепляли пианино, Радонев переоделся в мятый комбинезон. Сел на узкое сидение возле борта. Рыжий Женя устроился рядом, дядя Боря — на противоположном сидении. Машина фыркнула и завелась, пахнуло соляркой, и «газель» тронулась с места. На повороте Радонев схватился за железную стойку тента, опасаясь соскользнуть с узкой лавки. Да так и сидел от греха подальше.
В дороге разговорились. Узнав, что он врач, дядя Боря сразу повел себя по-другому: стал более словоохотлив, подозрительность в глазах сменилась уважением.