- Эй, мальчик, где ты? Цып-цып-цып! Иди сюда, получишь конфетку! Слышишь меня? Цып-цып-цып!..
Внезапно откуда-то сверху раздалась команда:
- Курослепов, встать! Руки за голову!
Секретарь поднял бегающие водянистые глаза и сначала увидел начищенные сапоги, затем галифе с генеральскими лампасами, затем китель, перетянутый портупеей и, наконец, суровое лицо генерала Потапова. Живого, здорового и настроенного, судя по всему, очень решительно. Позади него стояли, ощетинившись автоматами, военные пехотинцы.
- Я всё скажу, всё-всё-всё, только не стреляйте, - торопливо залепетал Курослепов и заплакал. - Мракобесов, это всё он, он заставил... Я всё скажу, я напишу, я всех, всех выдам. Я сам, первый, чистосердечное признание. Только не бейте, я сам я всё сделаю, сам...
- Молчать! - рявкнул на него Потапов. - Где мальчик?
- Мальчик? Мальчик был здесь. Вчера был здесь. Сейчас, сейчас, я найду его, цып-цып-цып... Он где-то здесь, я найду его...
Но Пети Огонькова в лаборатории уже не было.
Тринадцать бывших сотрудников Секретного отдела застрелились в своих новых кабинетах, не оказав сопротивления. Бориску, малолетнего сына губернатора, обнаружили в одном из помещений целым и невредимым. Курослепов давал подробные показания.
Глава десятая: ДЬЯВОЛ В МИЛИЦЕЙСКИХ ПОГОНАХ
1
Глаза фюрера, мокрые от слёз.
Отравить санкт-петербургский водопровод
бубонной чумой
Во вторник, ближе к вечеру, арестованный Карл Ангелриппер и больной Курт, в сопровождении агентов Пятого Рейха, прибыли в столицу Колумбии. Там они пересели в спортивный самолет и на предельной спорости домчались до предгорья Кордильер, где на замаскированной крошечной взлётной полосе их поджидал вертолёт. Вертолёт стремительно поднялся в горы, запетлял в ущельях и сел на поляне, расположенной у самого входа в бункер. Четверо рядовых бросились к машине, подхватили носилки и бегом поднялись по петляющей каменистой тропе.
У распахнутого настежь входа, в окружении высших чинов, скрестив опущенные руки и выражая всем своим видом скорбь, стоял сам Адольф Гитлер. Маленький и щуплый, он доходил ростом всего только до пояса своим сподвижникам, и тем не менее, не смотря на эту несуразность, в нём чувствовалась магическая, завораживающая сила.
Увидев носилки, Адольф не сдержался, кинулся навстречу и схватил за руку своего приёмного сына. Рука показалась ему холодной, и он вскрикнул. Курт открыл глаза и бессмысленно посмотрел на него.
- Мой мальчик... сынок... мой несчастный принц... - по впалым щекам фюрера заструились слёзы. - Зачем... что они сделали с тобой... за что! за что!..
Фюрер закрыл лицо руками и разрыдался.
Осоловело смотревший на него юноша внезапно перегнулся через край носилок и блевонул на форменные брюки Адольфа. Тот отнял ладони от лица, взглянул на свои мокрые ляжки и печально пробормотал:
- Великий Мумрик... что скажет Фрида?
Больного внесли в лифт, а из вертолёта выпихнули наружу скованного наручниками старшего дознавателя.
- К Шульцу, - бросил на ходу Гитлер. - Я сам буду его допрашивать.
И фюрер с некоторым трепетом в душе поспешил к Фриде, чтобы попросить у неё свежие штаны.
Шульц был пьян. Отсутствие в бункере непосредственного начальника и потрясения последнего времени вынудили его увеличить ежесуточную дозу шнапса с обычных четырехсот граммов до одного литра. Предстоящий допрос шефа, да ещё в присутствии самого фюрера, тоже было явление необычное и сбивающее с толку. Глухо бормоча бессвязную околесицу, Шульц сделал большой глоток из фляги, надел кожаный фартук, развёл огонь и разложил инструменты.
Вскоре дверь в подвал распахнулась, и по ступенькам с воплем скатился "великий инквизитор". По полу зазвенел брошенный ему вслед ключ от наручников, и дверь снова затворилась. Некоторое время было тихо, только огонь потрескивал в жаровне, затем послышались стоны, и приходящий в сознание Карл принял сидячее положение,
- Шульц, - проговорил он слабым голосом. - Ты помнишь, я всегда был добр к тебе...
Не обратив внимания на это сомнительное во всех отношениях заявление, палач снял с Карла наручники, взял его за шиворот и волоком подтащил к свисающим с потолка цепям.
- Послушай, Шульц, - продолжал канючить Ангелриппер, - мы здесь вдвоём, никто ничего не узнает. Я ведь ещё буду твоим начальником, понимаешь?.. Не надо, не делай этого...
Шульц тем временем ловко перехватил запястья рук за спиной Карла, застегнул наручники и опустил цепь. Подцепил наручники за крюк, взялся за ручку лебёдки и начал деловито вращать. Лебёдка загремела, цепь медленно натянулась и стала выворачивать из суставов руки и плечи жертвы. Страшный крик разнёсся под каменными сводами.
Подняв цепь на необходимую высоту, палач стащил с болтающихся ног шефа ботинки и носки. Затем ослабил цепь, и босые ступни Карла обрели опору на металлической воронке со сточной дырой посередине.
- Только не включай ток, не включай электричество, Шульц, не делай этого... - залепетал шеф. - Я заплачу, я отпущу тебя на волю, я дам тебе всё, всё что ты хочешь... Там тебе понравится, очень понравится, клянусь Мумриком, поверь мне...
Наслушавшийся на своей работе и не такого, Шульц начал раздевать Карла догола, разрывая и разрезая на нем одежду. Карлу сделалось плохо. А когда он открыл глаза, увидел сидящего перед ним Гитлера. Шульц, согнувшись над углями жаровни, разогревал стальные, с загнутыми концами, щипцы.
Некоторое время Гитлер молча, с ненавистью смотрел на своего старшего дознавателя, которому он столь опрометчиво доверил жизнь и здоровье своего ребенка, своего воспитанника, несостоявшуюся славу и надежду Пятого Рейха.
Резко и внезапно поднявшись, он шагнул к Карлу и принялся яростно избивать его стеком.
- Свинья! свинья! свинья!.. - повторял он снова и снова, до тех пор, пока не выбился из сил.
Упав на стул, Гитлер откинул со лба мокрую челку, отдышался и произнёс страшное:
- Приступайте.
Четыре часа спустя Гитлер знал все подробности времяпровождения Карла в Петербурге и в особенности подробности того злосчастного воскресного вечера, когда Курт остался без присмотра и был отравлен. Старший дознаватель рассказал, как он проспал открытие и не попал на стадион, как был раздет хулиганами, как провёл ночь в отделении милиции.