Выбрать главу

Я прямо-таки вгрызся в мой любимый черный хлеб, который Джоан принесла специально для меня. Впервые за все это время я вновь почувствовал прежний вкус еды.

Мама сидела на другом конце стола, куда не попадало солнце, прямо под мрачной картиной Пикассо, и водила вилкой по тарелке. Наверное, Джоан помогла ей одеться, но даже в этом красивом платье она была больше похожа на манекен из витрины или куклу какую-нибудь.

— Тебе сегодня лучше, малыш? — спросил Отис, как будто Джоан чем-то болела.

— Да, спасибо, малыш.

Она подцепила ножом огромный кусок «бри» и размазала его по хлебу. Отис многозначительно вскинул брови.

— Ну немножко-то можно, — прошептала Джоан.

Ничего себе немножко.

— Пап, а правда, что наш дедуля… — начал я.

— Что — дедуля?

Он наклонился к маме с бутылкой, она накрыла стакан рукой.

— Правда, что дедуля убивал людей?

— Гарри, перестань. Знаешь, Отис, никак не могу освоить этот прием.

— Так все-таки убивал он или нет?

— Надо бить не по мешку, а как бы сквозь мешок, — объяснил Отис. — Все дело в технике, Доминик. В технике и практике.

Папа взял копченую скумбрию, всю рыбину целиком, и соорудил сандвич величиной со ступеньку. Вы не думайте, он не пожадничал. Просто тот огромный червяк, который сидит у него в животе, все жрет и жрет.

— Пап, так да или нет?

— Что — да, Гарри? — спросил папа с набитым ртом.

— Дедушка убивал людей?

— Гарри, прекрати.

Отис снова посмотрел на Джоан. Они всегда разговаривают взглядами. Мама перехватила этот взгляд, уставилась в тарелку, казалось, она в ней сейчас дырку прожжет.

— Но, пап, мне нужно знать. — Мне и правда нужно. Может, это тоже знак.

— Гарри, я не спрашивал. Он воевал на войне, а на войне, случается, убивают.

Джоан улыбнулась и протянула Отису свой сандвич.

— Значит, убивать людей не всегда плохо, да, пап?

— Гарри, прекрати, потом поговорим.

Джоан все пила и пила воду. Почти весь кувшин уже выпила.

— Но ведь если дедушка убивал плохих людей, чтобы спасти хороших, он правильно поступал?

Папа с силой провел по лицу ладонью.

— Иногда это наименьшее зло. Дедушка был смелым и очень хорошим человеком. Он никогда в жизни не делал ничего плохого или жестокого.

Я посмотрел на картину Пикассо. Спереди там был нарисован мертвый мужчина — глаза вылезли из орбит, руки раскинуты в стороны, меч сломан.

Джоан отрыгнула и засмеялась, прикрыв рот рукой.

— Ой, извините.

Мама швырнула вилку на стол.

— Почему бы вам просто не объявить об этом?

— О чем? — спросила Джоан. — Что ты имеешь в виду?

— С тем же успехом могли бы и объявить во всеуслышание, и так все яснее некуда.

Мне, например, вообще ничего не ясно.

— Еще слишком маленький срок, — попыталась оправдаться Джоан. — Еще слишком рано.

Папа посмотрел на Джоан, на Отиса, на сыр, снова на Джоан. По-моему, все даже услышали, как у него в голове щелкнуло. Дошло.

— Отис, Джоан! Отличная новость.

Но до меня-то до сих пор не дошло.

— Какая, какая новость? — спросил я.

Дзынь. Полетела на пол масленка, которую мы купили в Сент-Ив.

Мама вскочила да как закричит:

— Что ты пялишься на сыр? Не притворяйся, ты знал!

Отис шумно втянул носом воздух и сказал:

— Не надо злиться, Пэт. И обижаться тут не на что.

Джоан остановила его взглядом.

Мама не унималась.

— А ты?! Сестра милосердия называется! Где же оно, твое хваленое милосердие?

— Прекрати, Пэт! — У папы голос сорвался. Отис подался вперед, Джоан схватила его за руку. Отис сел на место.

— Показуха. Сплошная показуха, — всхлипывала мама. — А ты знал. Ты все прекрасно знал!

Она схватила бутылку дедушкиного вина за горлышко, как в фильмах террористы хватают заложников.

— Я только сейчас догадался, — оправдывался папа, — как и ты.

Он хотел забрать бутылку, но мама отдернула руку, и красные пятна полетели в картину, на которой кричала женщина, кричала, как мама.

— Ты знал!

— Я не знал, клянусь.

— Знал, но молчал! Специально!

— Ты о чем?

Мама с размаху опустила дедушкину бутылку на посудомоечную машину. Стекло разлетелось вдребезги. Вино, красное, как кровь, залило пол, разбрызгалось по желтой стене.

— Да что происходит-то? — спросил я.

Я решил, что меня никто не услышал, но Отис обернулся ко мне и прошептал:

— Гарри, Джоан в положении.

— В каком положении?

Отис зажмурился.