Ева и сама успевает вдохнуть содержимое баллончика, потому в носу жжёт нещадно, а глаза слезятся, но она не обращает внимания на неприятные ощущения. Это ничто по сравнению с тем, что ей уже пришлось испытать. Ничто по сравнению с тем, что сделают с ней альфы, если догонят. Ева слышит топот за спиной, понимая, что кто-то из преследователей подбирается к ней всё ближе.
В Нижних кварталах никто не следит за чистотой улиц: подошва у стареньких ботинок Евы скользкая, а асфальт скрыт под толстым слоем наледи. Её ноги разъезжаются в стороны, пару раз ей удаётся удержаться на них, но в третий она то ли запинается о трещину, то ли правая ступня скользит вперёд: вскрикнув, Ева падает, только и успев подставить руки. Ладони и колени обжигает болью. Но она даже не успевает сделать вдоха, как тяжёлое тело обрушивается на неё сверху. Ева кричит: от боли и страха, не питая пустой надежды, что кто-то, услышав её, придёт на помощь. В Нижних кварталах глупо рассчитывать на подобное: защиту можно получить только от близких или заплатив одной из местных банд. Резким рывком Еву переворачивают на спину. Олли нависает над ней, отвешивая ей удар по лицу такой силы, что перед глазами всё плывет. Во рту появляется противный металлический привкус: верхняя губа разбита, и кровь тоненькой струйкой стекает по подбородку.
— Сука, надо же, какая сука, — Олли трясущими пальцами тянется к ширинке на джинсах Евы. — Сама, тварь, напросилась, выебу так, что ходить, сука, не сможешь.
Ева закрывает глаза, по щекам текут слёзы. «Это всё происходит не со мной, не со мной», — словно мантру повторяет она, беззвучно шевеля губами. Ощущает, как Олли, расстегнув молнию, пытается стянуть с неё джинсы. Ева не сопротивляется, понимая, что ещё больше разозлит насильника, который и так находится почти в невменяемом состоянии. Она переживёт, переживёт изнасилование, лишь бы не убили: ведь есть Рита и больная мама, которым без неё никак…
— Тёмный, сюда!
Крики, маты, чьи-то шаги, звуки ударов: всё это доносится до Евы словно сквозь пелену. Она лишь понимает в какой-то момент, что Олли больше не прижимает её к холодному обледеневшему асфальту. Шарит руками по телу, нащупывая джинсы, которые он так и не успел с неё снять. Пытается встать, опёршись одной рукой о землю.
— Ева, — её подхватывают сильные мужские руки, помогая подняться на ноги. — Святые Создатели, девочка моя, как же так?
Ева выдыхает облегчённо, узнавая голос. Обхватывает тело мужчины двумя руками, позволяя крепко обнять себя. Крупная дрожь сотрясает её, сквозь слёзы она шепчет:
— Коул, Слава Создателям, это ты.
Он гладит её по волосам: шапка слетела с Евы, когда она пыталась убежать от Олли. Шепчет ей на ухо успокаивающие слова, наблюдая через её плечо, как двое его парней, скручивают неудавшихся насильников.
Ева быстро берёт себя в руки, отстраняется от Коула, застёгивает джинсы, запахивает пальто: почти все пуговицы оборваны и ей приходится руками придерживать края, чтобы хоть немного согреться.
Поняв, что Ева может нормально говорить, Коул спрашивает:
— Что случилось, медовая?
Запинаясь, потому что от одного воспоминания о произошедшем её вновь начинает трясти, Ева всё же кратко обрисовывает ситуацию. С каждым новым словом взгляд Коула становится всё темнее. От мягкой улыбки, с которой он смотрел на неё, не остаётся и следа. Выслушав Еву, он обнимает её ещё раз, после чего подходит к поверженным альфам: все трое стоят на коленях с поднятыми руками. Один из парней Коула держит в руках пистолет, второй поигрывает окровавленным кастетом. Разбитая в кровь скула Олли говорит о том, что его успели применить по назначению.
Коул останавливается напротив Олли. Молчит, разглядывая насильника. Тот встречается с ним взглядом, но быстро отводит его в сторону. Коул же стягивает с головы капюшон серой толстовки, что надета под чёрную кожаную куртку с воротником-стойкой. Спрашивает, с трудом сдерживая рвущуюся наружу ярость:
— Узнал, сучёныш?
— Узнал, — еле слышно отвечает Олли. — Тебя, попробуй, не узнай, — бормочет себе под нос, сам не зная зачем. Тёмный мог бы и не снимать капюшон. Его самого и его ребят, традиционно одетых в чёрные кожаные куртки, камуфлированные военные штаны и чёрные же высокие берцы, в Нижних кварталах знают все.
— Она, — Коул кивает в сторону Евы, жмущейся чуть в стороне, — говорила тебе, что находится под моей личной защитой? Называла своё имя?