– Полагаешь, что‑то будет? – спросил Виктор маршала, просто чтобы не молчать.
– Полагаю, пауза чрезмерно затянулась…
– Мы не на театре, граф! – В голосе Тины отчетливо зазвучало горловое урчание, опасное, словно рык охотящегося тигра, возбуждающее, будто намек на страсть.
– Это точно, ваша светлость! Не на театре. Все обстоит гораздо хуже… – Ремт Сюртук исчез в круговерти снегопада, смешавшей черное с белым до полной неразличимости. – Хуже… – донеслось из вьюжной мглы. – Еще хуже… еще…
«Эхо?» – удивился Виктор и тут же вздрогнул. Впечатление было такое, будто с ходу врезался лицом во внезапно возникшее перед тобой препятствие. Стену, скажем, или бок огромного валуна. Но удара не последовало. Напротив. Стена поддалась – Виктор ощутил мягкое, но в то же время действительное, а не мнимое, сопротивление упругого нечто и вывалился, а по‑другому и не скажешь, по ту сторону ночи.
Здесь было тихо и светло. Пожалуй, несколько сумрачно, как бывает в пасмурный осенний день. Но «день» этот, несомненно, принадлежал «охотничьему лету» – теплой и мягкой поре листопада, когда осень вполне уже вошла в свои права, но все еще временит с дождями и холодными сырыми ветрами.
«Господь всемогущий!» – Виктор стоял на краю обширного пространства – с полмили в поперечнике или больше, – вырванного неведомой силой из хаоса снежной бури. Стихия бушевала совсем рядом, что называется, только руку протяни, но шторму не было ходу за магическую черту. За незримой стеной валил снег, и свирепый северный ветер закручивал белые полотнища в невероятной красоты вихри или рассыпал снег сверкающим веером, а по эту сторону «границы» ни ветерка, ни слабого движения. Тишина, покой, сухая, нетронутая дождем, каменистая почва, покрытые мхом «спины» по «плечи» вросших в землю валунов, кустарник, ручей и Ремт Сюртук, каменным истуканом застывший в нескольких шагах впереди. Даже лошади, которых маршал вел в поводу, казалось, замерли от изумления, не в силах «переварить» случившееся с ними чудо.
– Эт‑то как? – перхнул враз пересохшим горлом Виктор, увиденное произвело на него неожиданно сильное впечатление, и даже более того.
– Это так, – ответил, не оборачиваясь, маршал, голос его звучал ровно, и это настораживало.
– Мать вашу девственницу! – изумилась за спиной Виктора Тина.
Впрочем, и не в первый уже раз, ди Крей не услышал в ее голосе и отзвука страха. Одно лишь восхищение, быть может, даже восторг, но и только.
«Хорошо сказано! – отметил он мысленно, окончательно приходя в себя и оборачиваясь к девушке. – И где бы тебе, милая, обучиться таким вычурным идиоматизмам? Ну, не в приюте же, в самом‑то деле, или все‑таки там?!»
– Нравится?
– А вам нет? – Она не задиралась, нет, она просто жила внутри диалога и отвечала, как дышала.
«Вот так…»
– Мне – да, – сказал он вслух, оценивая новую красоту Тины, девушка едва не светилась от переполнявших ее чувств, и Виктор поймал себя на том, что непроизвольно щурится. – Нравится, но…
– Ах, оставьте, Виктор! – отмахнулась Тина жестом, какому позавидовали бы многие коронованные особы. – На вас не угодишь, право слово! Все вам не так!
– Это что? – прервала ее на полуслове внезапно вывалившаяся в затишье из снежной кутерьмы, по‑прежнему клокотавшей по ту сторону призрачной стены, дама Адель, но и эта особа контроля над собой, похоже, не утратила. – Это мы где? Я сплю?