– Опекаешь… – кивнул Матеус, о чем‑то задумавшись. – Особу… Ты еще скажи, бедную сиротку! – Взгляд его отяжелел. – Ну!
– Бедную сиротку, – согласился Герд, гадая, что и откуда известно Матеусу.
– Тина Ферен, – прочел граф, вытащив из пачки документов небольшой пергамент. – Восемнадцати лет, высокая, волос рыжий, глаза светло‑карие или желтые, сирота из приюта в городе Але… Я правильно излагаю факты? – поднял взгляд Матеус Бём.
– Да, пожалуй, – вынужден был согласиться Герд, хотя и не понимал, как это возможно.
– Тогда извини! Если бы ты пришел вчера, я бы пропустил вас на все четыре стороны, кем бы ни была на самом деле эта девица. Да хоть и претендентка! Насрать! Уж верно, с тобой, командир, мы бы сговорились. Но увы. Это письмо – в копиях – поступило сегодня утром и ко мне, и к Евгению, и к Дарии. А это, согласись, меняет весь расклад. Девица – претендентка, и тронуть ее или открыто поддержать – означает начать войну…
5
– И кто автор послания? – Ада с большим трудом сдерживала себя, чтобы не зарычать.
– Аноним, – кисло улыбнулась Дария.
– Но если так, каким образом это письмо вообще попало к тебе? Твой секретарь…
– Мой секретарь обратил внимание на присутствие на документе одного из моих личных кодовых слов. Тот, кто это писал, вхож в самые высокие сферы, а это, согласись, делает документ куда как более интересным, анонимный он или нет.
– Значит, нет?
– Ада! – вздохнула Дария. – Ну конечно, нет! Как может быть иначе? Я и вчера не согласилась бы пропустить вас, не выяснив, кого это ты так спешно везешь в столицу. Ты же не ребенок, знаешь правила игры!
– Мы могли бы договориться… – осторожно «предположила» Ада.
– А вот это уже совсем другой разговор! – улыбнулась собеседница. – Договориться не поздно и сейчас, но ни о каком пропуске в Ландскруну, разумеется, речь не идет. Ты уполномочена говорить со мной?
– Да.
– Отлично! Вина! – хлопнула в ладоши Дария.
Она все еще оставалась интересной женщиной, хотя возраст брал свое. Трудно выглядеть хорошо, когда тебе за семьдесят, но еще двадцать лет назад…
«Все проходит, – согласилась мысленно Ада. – Проходит молодость, стирается красота. И у людей это происходит гораздо быстрее, чем у оборотней. Увы!»
Двери открылись, и две служанки быстро, но практически бесшумно накрыли «легкий ужин»: вино, сладости, заморский шоколад и местные фрукты.
– Итак. – Дария взяла бокал, но не спешила пить. – Она и в самом деле дочь Леопольда?
– Полагаю, что да.
– Похожа на Вернов?
– Скорее на мать, насколько я могу судить. Впрочем, рот скорее верновский и еще, пожалуй, высокие скулы. Ну, и рост, разумеется. Девушка уже выше меня…
– Беда с этой наследницей! – Княгиня сделала глоток вина и отставила бокал. – Темная лошадка: возникла из ниоткуда, и история не сказать чтобы достоверная. Но если все бумаги настоящие, ее позиции неколебимы. Родная дочь императора, да и по материнской линии не кухарка. Знать бы наверняка!
– Спасибо за откровенность! – Ада тоже взяла бокал и сделала несколько глотков.
– А чего мне тебя стесняться?! – удивилась Дария. – Мы с тобой, почитай, свои люди. Но прежде чем перейти к переговорам, я хочу знать о ней больше. Кто? Что? Как?
– Спрашивай! – Ада отпила еще вина.
– Она? Ну, ты понимаешь, я просто не хочу произносить этого слова вслух, даже здесь. Она?
– Нет, – покачала головой Ада, хотя и знала, что, скорее всего, лжет. – Нормальная девушка, здоровая… красивая… умная.
– Красивая? – По‑видимому, Дария все‑таки уловила некоторую неуверенность в голосе Ады.
– Красивая, – отметая сомнения, заверила Ада. – Но не по этой части.
– Ну, это пока не попробовала, как узнаешь? Или ты уже?
– Я нет, но ей явно нравятся мужики.
– И? – заинтересовалась Дария.
– Пока ничего определенного, – отмахнулась Ада. – И никого.
* * *
– Но что же сама эта барышня? – Вопрос, казалось, возник в глазах Евгения раньше, чем сорвался с губ. Герцог был заинтригован. Его интерес был родом страсти, никак не меньше.
– Скажи, Александр, что она собой представляет? Опиши мне ее, расскажи, какая она, ведь ты же знаешь!
– Какая вам разница, Евгений! Зачем вам это, ваша светлость?!
Сандера возмущало это праздное циничное любопытство, но следовало признать, в этом был весь Евгений. Он не умел по‑другому. Просто не мог.