* * *
– Еще одна, – сказал чей‑то усталый голос за ее спиной.
От голоса пахло луком и чесноком, живой водой, потом и смертью. На самом деле смерть определяла теперь все, но человек этого еще не знал.
– Откуда ты, девочка? – спросил человек с мятым неопрятным лицом, сидевший за столом. Стол был завален бумагами и свитками, а человек, одетый в синее сукно, означавшее чиновничью службу, держал в руке перо. С кончика пера готова была сорваться капля плохих жидких чернил, а с оплывшего, похожего на картофелину носа, с толстого его кончика, – мутная капля пота. Пот тек по высокому выпуклому лбу человека, пересекал, словно ручьи в половодье, преграды глубоких морщин, терялся в зарослях кустистых бровей. Длинные волосы чиновника висели мокрыми прядями. Он был болен, и его близкая смерть читалась уже в особенной желтизне белков глаз.
«Лихорадка… повышенное потовыделение… боли в суставах…»
– Как тебя зовут? – человек за столом подался вперед, пытаясь, по‑видимому, рассмотреть ее получше, и поморщился от боли.
«Плечи и локти, – отметила она равнодушно. – Запах крови в моче… Не жилец…»
– Молчит! – сказал мужчина за ее спиной. – Все время молчит. Я нашел ее на Страстной площади, но там было полно беженцев из провинции, и половина из них мертвы или умирают…
«Стражник, – вспомнила она мужчину, стоявшего за ее спиной. – Стражник… Страстная площадь?»
Однако вспомнить площадь не удавалось, да было и неважно. Неинтересно.
– Думаешь, городская? – спросил чиновник.
– Да, похожа на городскую, – подтвердил стражник. – Еще б заговорила…
– Ты говорить‑то умеешь ли?
– Умею, – ответила она.
– Городская! – уверенно сообщил стражник. – Была б деревенская, сказала б «знаю».
– Ну, раз умеешь, то скажи, где ты живешь? На какой улице? С кем? – оживился чиновник.
– Там, – кивнула она на окно. – Где‑то там.
Она смутно припомнила добротный дом с палисадником и задним двором, но вспомнить улицу уже не смогла.
– Не помню, – сказала она. – Там. Все умерли, я думаю…
Теперь она и в самом деле подумала, что все умерли, но кто эти «все», сказать бы не смогла. В памяти клубился туман, скрывая все новые и новые детали.
– А зовут вас, барышня, как?
«Зовут? Он спрашивает об имени? Имя…»
– Не помню, – сказала она вслух.
– Такое бывает вообще‑то… – подал голос из‑за ее спины давешний мужчина. – Небось натерпелась, пока другие отходили…
– Ну, да, – кивнул чиновник. – А лет ей, как думаешь, сколько?
«Он не меня спрашивает… Странно. Но сколько же мне лет?»
– Выглядит лет на семь‑восемь, – предположил мужчина, стоявший за ее спиной.
– Вот и я так думаю, – кивнул чиновник и стал что‑то быстро записывать на клочке плохой серой бумаги.
«Плохой? – вяло удивилась она. – Но откуда известно, что эта бумага плоха?»
– На вот. – Мужчина в синем кафтане закончил писать и протянул записку кому‑то, чье присутствие угадывалось за ее спиной. – Отведи ее в приют «Длань Господня», знаешь где?
– Как не знать. – Мужчина выступил из‑за ее спины и подошел к столу. Он был громадный и сильный, одетый в вареную кожу и черную сталь.