– Что? – встрепенулась Тина.
– Твой. Женщина. Большой, взрослый, зрелый… идти, поднимать… ся, ходить.
«Дама Адель!» – Тина прислушалась.
Действительно, сквозь толстую деревянную дверь доносились смутно различимые голоса: Ада аллер’Рипп и какой‑то мужчина…
– Я ты, ты – я! – предложила Глиф.
«Ты мне, я тебе?»
– Что тебе нужно? – спросила Тина, понимая, что времени на длинные разговоры не осталось.
– Идти. Перевал. Каскад. Брать я. Мне. Меня. Туда. Не говорить, молчать, таить… ся.
– Взять тебя с собой?
– Да.
– Тайно?
– Скрытно.
– Хорошо, – кивнула Тина, прислушиваясь к голосам в коридоре. – Я тебе. А ты мне?
Наверное, попроси «Дюймовочка» взять ее с собой, Тина помогла бы ей и просто так, без всякой платы. Но Глиф предложила цену, и грех было бы не узнать, что есть в запасе у волшебного существа.
– Тайна. Один. Помощь – два. Богатство, сокровище – три, – загнула Глиф крошечные пальчики.
– Согласна, – едва сдерживая смех, согласилась Тина. – Начнем с сокровища.
– Взять, – протянула девочка крошечный узелок.
Впрочем, крошечным он казался только Тине, по сравнению с Глиф он имел куда более внушительные размеры, и оставалось совершенно непонятно, как он умудрился остаться незамеченным все это время.
– Взять, – сказала Глиф, протягивая Тине узелок. – Владеть, обо‑га‑щать… ся!
Тина осторожно взяла из рук «Дюймовочка» что‑то твердое, укутанное в крошечный кусочек тонкого шелка, и сама не заметила, как на ее ладони оказался огромный чудной огранки бриллиант. Просто шелковинка вдруг распустилась, и камень открылся восхищенному взору Тины. Он был огромен – едва ли не больше лучших из камней, украшавших руки и грудь княгини, – и дивно прозрачен. Свет свечи играл и дробился в его многочисленных гранях.
– Ух!
– Да! – гордо сообщила Глиф. – Красиво, дорого, твой.
А голоса за дверью приближались. Медленно, но неотвратимо. Скорее всего, Адель уже сейчас была бы здесь, но ее задержал разговор с Сандером Керстом. Его голос Тина уже узнала.
– Это мне?
– Да. Три. Помнить? Обещать, я, богатство. Вот.
– А раз?
– Раз?
– Первое.
– А! Один.
– Да.
– Мужчина. Меч. Он не он. Лицо!
– Не понимаю, – нахмурилась Тина.
– Не есть быть то, видеть что, все есть… – Тирада далась Глиф с огромным напряжением сил.
– Выдает себя за другого? – предположила Тина.
– Да. Верно, точно. Лицо. Чужой!
– Чужое лицо?
– Да!
– Кто?
– Видела. Раньше. Герой! Меч. Воин. Страх. Кровь!
– Он воин?
– Солдат.
– Герой? Полководец? – пыталась нащупать нить разговора Тина.
– Так. Правильно. Точно. Верно. Кликать, называть, граф.
– Его называли графом?
– Так есть. Граф. Кликать, обзывать.
– Этот? – кивнула на дверь Тина, обмирая от открывшейся ей тайны.
– Нет, – качнула головкой девочка. – Тот! – указала она вниз.
«Ди Крей!»
– Черноволосый?
– Черн… Нет. Рыж… ий.
– Что?! – не поверила своим ушам Тина.
– Тайна, – развела руками девочка. – Один, богатство – три. Два. Помогать. Я большой. Много силы. Попросить. Сделать. Прячь!
Приказ поступил на редкость своевременно. Дверь как раз начала открываться, когда Тина спрятала девочку и бриллиант под одеялом и притворилась спящей, откинувшись на подушку и смежив веки.
4
– Ночь темна… – Ремт лег на кровать и «отпустил плоть». Теперь в рукавах сюртука и в пространстве выше жесткого воротника сорочки клубился мрак.
– Наверное, оттого она и называется ночь… – меланхолично откликнулся ди Крей. Он тоже лежал в постели, но, в отличие от Ремта, разделся и залез под одеяло.
– А вы, Виктор, стало быть, из Решта или Кхора, я угадал?
– Решт? – нахмурился ди Крей, пытаясь сообразить, откуда взялось такое странное предположение. – Кхор? С чего вы взяли? Я…
Он хотел заметить, что даже не бывал в тех краях, но вынужден был признать, что ошибался. Сейчас он отчетливо вспомнил те места и даже земли, лежащие еще дальше к западу и северу.
– Вы сказали фразу, какую мог бы, забывшись, сказать человек, говорящий на кхоранском языке, – объяснил Ремт своим обычным, несколько «расслабленным» тоном. – Насколько я знаю, это один из немногих языков, где слова «ночь» и «тьма» – суть однокоренные.
– Ага! – сообразил Виктор. – Вот как! Надо пить меньше…
Он не был теперь уверен, что вовсе не имеет отношения к Решту или Кхору, но и вспомнить что‑либо касающееся его личности ди Крею не удалось. Он помнил города и дороги, деревни и реки. Ночные биваки в лесах и на горах, переправы, таверны в портах и зимние снега, выпадающие на той широте в первых числах ноября. Он помнил названия мест и напитков, блюда местной кухни – вернее, четырех разных кухонь, – библиотеку университета в Кхе‑Кхор и вид на замок герцогов Решта со стороны Тихого озера. Впрочем, в памяти не всплыло ни одного «знакомого» лица и ни одного дома, который воспринимался бы как «свой». Чужие места, чужие люди, и совсем не факт, что он оттуда родом. Бывать бывал – и как бы не единожды, – но жил ли долго, родился ли и вырос в Кхоре или Реште, так и осталось неизвестным. Кто‑то вынес все эти сведения «за скобки» и не желал возвращать.