– Что‑то ты, друг, долго молчишь, – заметил через минуту Ремт.
– Я думаю, – откликнулся Виктор.
– О чем?
– О природе знания.
– И что придумал?
– Ты‑то откуда знаешь кхоранский язык?
– А можно я промолчу? – спросил Ремт.
– Не хочешь, не говори, но и вопросы тогда не задавай.
– Ты прав, а я не прав, – согласился Ремт.
– Спокойной ночи! – пожелал напарнику ди Крей и повернулся на бок.
5. Двадцать седьмого листобоя 1647 года
Никак не вспомню, есть у кирчи запах или нет, – сказал через минуту Ремт.
Нет, – ответил, садясь на кровати, ди Крей. – Ни запаха, ни вкуса. Серебристый Латук, он такой… А почему ты спросил?
Мне, понимаешь ты, в самогоне что‑то такое почудилось…
Подожди, а ты разве?..
Не, ну не до такой же степени! – возразил Ремт. – Воду от водки отличу, хоть оно мне все одно, или вот запахи…
Темнишь, – кивнул Виктор и зевнул. – Но, похоже, ты прав – в сон клонит.
А противоядие или еще что? – с надеждой спросил Ремт.
Мальчика спроси, если он еще не спит.
Какого мальчика?
Который девочка…
«Ох, мне! – сообразил вдруг ди Крей. – И еще раз ох, и так два раза!»
Он понял, как глупо попался, и даже растерялся от осознания той легкости, с какой неведомые враги смогли разгромить отряд, только вчерашним днем выдержавший бой с настоящим Охотником. Разумеется, Виктор не знал, кто «эти кто». Простые грабители, сектанты, которых немало расползлось по Границе, чудовища в облике людей или родственные людям, а потому и не отличающиеся от «человеков» существа. Ему были неведомы их цели, но одно очевидно: не для того людей опаивают кирчей, чтобы оставить в живых. Детали – и следует заметить, немаловажные детали, – оставались неизвестны, но образ действия противника был более чем очевиден. Обычно яды и зелья примешиваются к питью или еде, но крайне редко их подсыпают в бренди, водку или самогон по той простой причине, что растительные яды весьма своеобразно сочетаются со спиртом. Они могут менять цвет и вкус, усиливаться или ослабевать, то есть способны выдать свое присутствие или изменить силу и характер воздействия на жертву. Они ненадежны и непредсказуемы. Все, кроме экстракта Серебристого Латука. Кирча не имеет запаха и вкуса, она бесцветна и не вступает в реакцию со спиртом, растворяясь в нем без остатка. И да, она является великолепным парализующим ядом, захватывающим, но не убивающим человека. Жертва отравления засыпает, но просыпается уже внутри себя, не будучи в силах вырваться из тюрьмы, в которую превратилось ее тело.
«Да, попали так попали…»
Наверняка это неспроста. Кому‑то и для чего‑то они все – или он один – нужны живыми. И предположения на тему «для чего» оказались настолько безрадостными, что ди Крей зубами бы заскрипел, если бы, разумеется, смог. Но он этого сделать не мог, как не имел возможности вообще что‑нибудь сделать. Оставалось ждать развития событий и надеяться, что Ремт, на которого яд наверняка не подействовал, сообразит, что к чему, и вызволит его и остальных из ловушки, в которую они ненароком угодили.
«Ремт… Ремт… Но почему я подумал о девочке, одетой мальчиком? Любопытный вопрос…»
6
Она начала было задремывать, пригревшись под теплым одеялом, как вдруг проснулась от бешеного сердцебиения. Очнулась резко, словно вышибленная из сна ударом под вздох: с заполошно бьющимся сердцем, сбитым прерывистым дыханием и горечью во рту.