– Уже.
– Что именно?
– Уже расслабилась и почти получаю удовольствие.
– Вот и молодец, и, кстати, можешь называть меня Адой и обращаться на «ты». Заслужила!
– Спасибо, Ада, а… а ты не могла бы рассказать мне о моих родителях, а то я так ничего про них и не знаю? Даже имя мое подлинное мне неизвестно.
– Ну, твоего имени не знаю и я, – возразила Адель. – Ты же слышала, я и о твоем рождении ничего не знала. Так что с этим вопросом тебе лучше обратиться к Сандеру. Но сначала, разумеется, следует одеться. Голые девушки наводят мужчин на совсем другие мысли, чем поиск имен.
– Не такие девушки, как я…
– Любые, – усмехнулась Адель. – А себя, детка, ты еще не знаешь и оттого недооцениваешь.
– Прямо‑таки! – вспылила Тина, прекрасно знавшая, что с ней и как, или, во всяком случае, полагавшая, что знает. – Нашла красавицу!
– Ну, не все так мрачно! – отмахнулась Ада. – Время покажет, кто из нас прав, а кто – крив. Давай лучше мойся, а то вон грязью до ушей заросла!
И то верно, зачем в мыльню идти, если не затем, чтобы вымыться? Ну, то есть девочки в приюте рассказывали и о другом применении различного рода терм, мыльных бассейнов, банных теремов и парных покоев – а северные земли на этот счет известны широким разнообразием идей, – но Тина предпочитала думать о бане в прямом и безыскусном смысле слова. И в этом смысле нагретое дерево, благоухающий пар и горячая вода оказались ровно тем, что ей сейчас и требовалось, чтобы не только смыть грязь и пыль долгой дороги, но и сбросить усталость и груз непростых мыслей.
– Ада, извини, – спросила она, решительно отложив разговор о родителях на «чуть погодя», – а это у тебя что?
На левом плече Ады красовалось несколько поблекшее, как бы выцветшее, стилизованное изображение цветка, отдаленно похожего на водяную лилию.
– Забудь!
– Как скажете!
– Никому не рассказывай…
– Что я, дура? – возмутилась Тина. – Одно дело – я спросила, другое – пойти языком молоть.
– Не обижайся, – покачала головой Ада. – Есть тайны неприятные, но есть и опасные. Понимаешь?
– Понимаю.
– Вот и славно… – улыбнулась окутанная паром женщина.
– Ты вот что… – сказала она через пару ударов сердца. – Если еще у кого увидишь… Ну, такой рисунок может быть и у женщин, и у мужчин… или услышишь – он называется «лилия Калли»… В общем, постарайся держаться от нас подальше… Да, да! – грустно улыбнулась Ада. – И от меня тоже. Мы опасные спутники, девочка, вот в чем дело. Но раз уж так сложилось, что мы вместе, то вместе и пойдем. Порознь сейчас куда хуже будет, но дойдем до Ландскруны, и все. Я и сама от тебя уйду, так честнее.
– Ты много сказала, Ада. – Слова звучали мягко, но Тине каждое из них давалось с огромным трудом. – Ты уверена, что не можешь сказать большего? Мне. Сейчас, когда мы одни. Не хочешь? Не можешь? Опасаешься?
– Хочу, боюсь… Какая разница! – махнула рукой женщина. – Расскажу! Куда я денусь… Не сейчас. Хорошо?
– Хорошо, – согласилась Тина, видевшая, что тема эта, как ни странно, доставляет обычно спокойной и уверенной в себе Аде неожиданное страдание. И более того, настроение женщины было отнюдь не безоблачным с того самого момента, как, выйдя на охоту, они услышали – дальний еще – бег охотничьих собак…
Глава 6
ГЛАВА 6. Прошлое и настоящее
1. Пятый день полузимника 1647 года
Странно, но гостеприимство лорда де Койнера не ограничилось одной лишь баней, дарами замковой кухни – хлебом, скажем, или супом – и возможностью провести ночь под крышей. К вечеру накрыли столы для малого пира, причины для которого – если не считать, разумеется, прибытия весьма сомнительных гостей – не было никакой, ни праздника, ни турнира, ни воскресного дня. Тем не менее принимали путешественников на славу: и винами старыми из замковых погребов обносили без заминки, и шесть перемен по три блюда в каждой, как в лучших домах, сменяли одна другую. И яства, насколько мог оценить Сандер Керст, не только с голоду и не одному ему могли показаться отменными. Они такими и были: медвежатина, печенная с кислыми яблоками, свинина, тушенная со сливами и изюмом, мясной хлеб с чесноком и тмином, карпы, запеченные в солоноватом тесте… От изобилия блюд, их запаха и вкуса, от вина – а здравицы выкликались едва ли не без пауз, – от густого и жаркого воздуха в зале, от музыки и слов, – от всего этого голова Керста кружилась, и перед глазами время от времени возникало сияющее марево. При всем при том он ни на мгновение не утратил контроля над ситуацией и оттого, быть может, отмечал и подмечал много такого, на что иной человек в подобной ситуации внимания бы не обратил.