«Ну и что?! – пожал он мысленно плечами. – А я вообще неизвестно кто, а уж о Ремте и вовсе лучше не упоминать!»
– Что ж, – объявил между тем лорд Каспар. – Так тому и быть. Леди Ада фон дер Койнер цум Диггерскарп, вы будете доставлены в столицу так быстро, как только возможно, то есть мы выезжаем не позже чем через час. Вы, леди Ольга, наверняка захотите присутствовать на суде в Квебе. Я понимаю и принимаю ваше желание, но запрещаю ехать вместе с обвиняемой. Перед ней или за ней, но не с ней вместе. Это мое слово. Лорд Бер?
– Я здесь, мой лорд!
– То, что вы сейчас слышали, приказ. Я приказываю не позволять моей благородной супруге приближаться к обвиняемой леди Аде ни в пути, ни на биваке. Вы старший охраны, и вам исполнять мой приказ.
– По вашему слову, мой лорд.
– Отлично!
– Лорд Горан!
– К вашим услугам, – ответил рыцарь, но, судя по тону, он с большим удовольствием перерезал бы сейчас глотку своему бывшему сюзерену, чем оказывал бы ему услуги.
– Вы освобождены от обетов, связывавших вас со мной, и вольны ныне делать все, что вам заблагорассудится. Однако – и я хочу, чтобы это слышали все присутствующие, – вам запрещается отныне появляться в моем замке и не рекомендуется попадаться мне на глаза. В следующий раз, как это случится, я вызову вас на поединок и убью, сомневаетесь?
– Нет, – покачал головой рыцарь Горан. Судя по всему, он хотел добавить что‑то еще, но благоразумно промолчал. Сейчас вполне могла пролиться кровь. Притом его собственная.
– Прошу прощения, мой муж и господин. – Голос леди Ольги распорол утреннюю прохладу, как нож парусину. – Позволено ли мне будет указать вам на еще один момент, связанный с делом вашей кузины?
Лорд Койнер называл Аду сестрой, леди Койнер – только кузиной.
– Укажите, – согласился лорд Каспар. – Сделайте милость!
– Ее компания…
– Чья компания? – Он снова был весь терпение.
– Вашей любезной леди кузины.
– Ее компания? – поднял бровь лорд Каспар, он явно запаздывал за ходом мыслей жены.
– Те, кто ее сопровождает, милорд…
– Частный поверенный? – спросил лорд Койнер удивленно.
– Нет, я думаю, он не внушает подозрений, хотя и прогневал меня своим вмешательством. – Теперь леди Ольга явно вела какую‑то новую игру. Игру, лишенную нерва и чувств, и оттого еще более опасную, чем ее давешняя истерика.
– Вы справедливы и великодушны, моя дорогая. Я восхищен. Проводники?
– Да, пожалуй.
– Что с ними не так?
– Проводники, мой лорд! Разве с ними когда‑нибудь все было так?
– Возможно… Чего же вы хотите?
– Расследования.
– Хорошо, я пошлю их с той же оказией в Квеб…
– Зачем же? – возразила леди Ольга.
– Что вы имеете в виду? – Лорд Каспар был озадачен, и это было плохо, поскольку смысл игры его жены стал теперь ясен до запятых.
– Их ведь не судил суд высшей инстанции, – напомнила леди Ольга.
– Значит, их буду судить я.
– В моем присутствии.
– Ты намекаешь на необходимость созвать большое жюри?
– Ты прав.
– Но тогда им придется ждать здесь в замке нашего возвращения из Квеба…
– Вы удивительно догадливы, мой лорд. У вас есть возражения?
– Увы, нет!
– Тогда обсудим судьбу еще одной особы… – предложила леди Ольга. Ее лицо оставалось неподвижной мертвой маской, но ди Крей не сомневался, она смеется.
– Леди Ольга, она наследница герцогской короны! – Лорд Койнер понял наконец, куда завел его разговор с женой.
– Со слов неизвестных нам людей, появившихся здесь в компании с Адой фон дер Койнер.
– Но это против чести! – воскликнул пораженный словами жены лорд Каспар.
– Отчего же? – делано удивилась леди Ольга. – Я же не призываю вас огульно, без суда и разбирательства, подвергнуть бедную девушку казни или иному наказанию. Упаси господь! Но, с другой стороны, эта девушка носит меч…
– Тесак, – поправил ее лорд Каспар.
– Не велика разница, милорд! Зато прослеживается сходство с вашей кузиной. И отчего, скажите, она спустилась в крепостной двор по тревоге, имея на плече дорожную сумку?
«Черт! Какой же я осел!» – идея с сумкой принадлежала Виктору, и сейчас он мог винить в оплошности только себя.
– Разрешите, милорд? – Неожиданно Тина преклонила колено, что было явно лишним, но ди Крею показалось, что смысл этого движения состоит в чем‑то совсем другом, чем выражение уважения или покорности.