– Выпьем! – не дожидаясь, пока Магнус сообразит, что сболтнул лишнего, предлагает Сандер. – И где же хранятся эти бумаги?
Бумаги – вот суть того дела, ради которого Сандер Керст бросил жребий, в прямом смысле слова отдавшись на волю волн. Вернее, бумаги – та ниточка, что приведет его к цели, но сама цель…
«Боже правый!» – получалось, что он уже всего лишь в шаге от приза ценою в Судьбу!
«Знать бы еще, о чей судьбе речь… – подумал мэтр Керст мимолетно, опрокидывая вместе с Магнусом Дейри очередную стопку холодной, как снег, и крепкой, словно жидкий огонь, водки. – Ну, там посмотрим…»
И то верно, Сандер Керст вырос и жил с идеей, что человек сам кузнец своего счастья, и никто, ни люди, ни боги не сделают для него того, что может и должен сделать для себя он сам.
5. Двенадцатого листобоя 1647
– А если по чарке за знакомство?
Торговец дровами оказался необычайно интересным собеседником, но главное – чрезвычайно информированным, и, хотя Виктор не знал пока, зачем ему все это знать, интуиция подсказывала – слушай, запоминай, еще пригодится.
– Развезет, поди, с устатку, – засомневался было Миха, но Виктор не позволил паузе затянуться более чем на мгновение.
– Четыре бренди, парень! – крикнул он половому. – И побыстрее.
– Вам сливовый или яблочный? – поинтересовался парень, поспешая к стойке, за которой на полках выстроились разнокалиберные бутыли и кувшины. Он уже чувствовал запах чаевых, и спешил угодить щедрому человеку. Ну, а откуда половые знают, кто и сколько оставит чаевых – предмет сродни черной магии. Нет ответа, да и не следует искать.
– Сливовый! – ответил на немой вопрос Виктора торговец дровами. – В этом году сливовица хороша удалась, а яблочный бренди мы с верховьев Изера завозим. Иногда бывает ничего, но чаще не очень.
– Значит, сливовица! – кивнул ди Крей. – А кстати, что это вы сказали, что в замке дров совсем не осталось?
– Так где ж тут напастись! – всплеснул руками Миха. – Известное дело – Осенний бал! А это, почитай, три воза дров на один только палас. Восемь больших каминов, – поднял он вверх указательный палец. – Два в торцах и по три вдоль каждой стены. А осень нынче выдалась сырая, холодная, а дамы в шелках…
6. Одиннадцатого листобоя 1647 год
– Ах! – взволнованно выдохнула Теа, и ее чудные голубые глазки испуганной птицей метнулись куда‑то в сторону, вернулись, словно бы не зная, чем себя занять, рассеянные и тревожные одновременно, потупились скромно и неожиданно взметнулись вверх, принимая и отражая взгляд лейтенанта Теллера. – Ах, сударь, не знаю, что вам и сказать… Третий танец…
И в этот момент условную тишину главного зала, похожую на самом деле на тихий рокот прибоя, каким он слышится в глубоком гроте, нарушили чувственные звуки двух играющих в унисон спинетов.[2] Аллеманда…[3]
– Но, Теа! Молю вас…
Это прозвучало весьма трогательно, но главное – многообещающе…
– Я… – Она запнулась и начала краснеть, краснела же Теа Альфен виртуозно и крайне соблазнительно. Соблазн нарастал по мере того, как румянец стекал по ее белоснежной коже от щек по подбородку и скулам вниз, к шее, плечам и спрятанным за высоким вырезом бального платья упругим грудкам. Впрочем, об их упругости лейтенант судить пока не мог, но ему хватало и того, что видели его глаза. – Это так странно… Я, право, не знаю… – лепетала девушка, а мелодия уже плела между делом узор, и росла череда входящих в танец пар.
– Вы испуганы?
– Здесь люди!
– Ах, да! Простите! Я хотел… Может быть, отойдем туда, за колонны…
– Нет, что вы! Впрочем, возможно, но… нет‑нет, не туда, туда…
Теа обернулась не вправо, куда звал ее Роберт, а влево, и он пошел за ней как приклеенный. Шаг, два шага… Казалось, что они тоже включились в танец.
– Сюда! – Теа шагнула за колонну. – О!
Теперь и лейтенант увидел, что за колонной в стене имеется дверь, и створка ее приоткрыта.
– Мгновение, сударыня!
Все‑таки, несмотря на молодость, Роберт был военным с головы до ног. Увидев дверь, он смело пошел на разведку и уже через мгновение позвал за собой девушку.
– Сюда, Теа! Здесь никого нет!
– Но… – Тем не менее она пошла на зов.
– Теперь мы одни, и я… – Лейтенант едва успел закрыть за собой дверь и обернуться к Теа, но на большее судьба не отпустила ему ни одного лишнего мгновения.
Хлопнула, распахиваясь, другая дверь, и резкий с носовым оттенком голос потребовал Роберта Теллера к ответу.