– Прошу прощения, сударыня, что без стука, но…
– Ремт? – нахмурилась Ада, рассматривая нечто, соткавшееся из лохмотьев тьмы. – Это ведь вы?
– Я, – ответило нечто. – Это… Ну, определенно, это то, что я есть на самом деле.
– Вы меня… удивили.
– Хорошо хоть не напугал, у некоторых, знаете ли, родимец случается, а оно мне надо?
– А оно вам не надо?
– Ах, это? Нет! Я не по этой части! – Ремт болтал как ни в чем не бывало, одна проблема – его не было. – А мэтр Керст тоже в замке или как?
– В замке, – коротко ответила Ада, размышлявшая над превратностями бытия.
– Ага, значит, еще и его найти требуется… Ну, вы тогда обождите немного, леди Ада, а я скоренько сбегаю – предупрежу нашего крючкотвора, стало быть, и сразу обратно…
– Постойте, Ремт! – Было странно общаться с этим нечто, называя его притом по имени, но как‑то же общаться надо! – Боюсь, Сандер вам не помощник. Во всяком случае, еще пару часов назад он был без сознания.
– А что приключилось‑то? – совершенно искренне удивился невидимый Ремт.
– Да, странная история… – Честно говоря, у нее имелись некоторые предположения на этот счет, но озвучивать их при посторонних, – тем более при таких посторонних, – не хотелось. У него вчера поединок с двумя обормотами состоялся…
– Надеюсь, он не ранен?! – встревожился Ремт.
– Да нет вроде, – пожала плечами Ада.
– А обормоты?
– Убиты.
– Так в чем же дело?
– Поединок закончился, и мэтр Керст упал в обморок.
– Что, так сразу и в обморок?
– Нет, не сразу, – припомнила Ада. – Он еще поговорил чуток, а потом – хлоп, и все. Спит, не спит, но в себя не приходит.
– Летаргия?
– Я не доктор.
– Ладно, может, барышня его чём‑нибудь на ноги поставит.
– Чем же она его поставит? – покачала головой Ада, начинавшая находить разговор забавным.
– Не знаю, – задумчиво протянул мэтр Сюртук. – Есть много способов. Может, она его поцелует…
– Ремт, вы романтик!
– Ну, есть немного. Совсем чуть‑чуть.
– Я плакать! – напомнила вдруг о себе пигалица в красном платье. – Не по‑нясть! Ничего! Совсем! Никак! Плакать выть го‑ло‑сить!
– Эта! – сразу же переключился Ремт. – Аноа эта, та статта э моарэ.
– Се со! – просиял ребенок.
– Ремт! – удивилась Ада. – Я не сплю? Вы знаете старую речь?!
– А вы нет?
– Откуда бы?
– Тогда продолжайте мучиться… Я скоро вернусь, посмотрю, что там и как с мэтром Керстом, тогда и решим, что будем делать дальше. Договорились?
– А у меня есть выбор? – вздохнула Ада.
– Выбор есть всегда, – бросил Ремт, просачиваясь сквозь дверь, – просто мы не всегда знаем, каков он из себя…
5. Двенадцатый день полузимника 1647 года
«„Ночь тиха, природа внемлет богу“… [1] Что за хрень?» Стихи всплыли в памяти сами собой, но Тина никак не могла вспомнить, где и когда их слышала. Только почему‑то почудилось вдруг, что кто‑то тронул ее сердце птичьим перышком. Почти невесомо, но ощущение сладкого томления ни с чем не спутаешь.
Ночь тиха… Ночь и в самом деле удивительно тиха. Тина слышала далекое тявканье лисы, и бег барсука, и взмах крыла сонного перепела…
«Ночь тиха… Санаэ ке ко э вьера… Природа… Ч mo?! – слова возникали из небытия, простые и ясные в своей невероятной красоте… – То э нетте э котто то нэ… Природа внемлет богу…»
Тихий голос, мягкий, добрый… Тепло очага… запах ароматических свечей…
Тоэна вийера… Спи, расцветающая…
– Тина!
Она вздрогнула, очнувшись от грез.
– Извините, Виктор! Я, кажется, задремала.
– Вот и мне показалось, – улыбнулся ди Крей. – Но придется потерпеть, дело еще не сделано, не так ли?
– Виктор, а что означает «вийера»?
– «Вийера»? – переспросил ди Крей. – Странное слово… – нахмурился он. – Вроде бы знакомое, но, как бы это сказать, непривычное. Это непременно «старая речь», но я не помню такой формы. По смыслу что‑то, связанное с плодоношением, расцветом, цветами, в общем, ботаника какая‑то… А почему ты спрашиваешь? Откуда оно вообще взялось?
– Не знаю, – Тина не хотела говорить правду, но ничего не сказать означало возбудить излишнее любопытство ди Крея, а его любопытство…