Ди Крей был странным человеком. Он то говорил как философ, то превращался в истинного лесника – кондового горского проводника, человека простого и как бы незатейливого. Вот только Тина видела, чувствовала – он куда сложнее. Однако если Виктор что и скрывал, делал он это не во зло, не с намерением навредить ей ли, кому другому. Просто у него, как, впрочем, и у остальных компаньонов, имелись свои непростые резоны и секреты, разглашать которые он не обязан. Да и ей, Тине, лезть в чужие дела не следовало. Есть и есть, пусть так и остается. Но какие бы тайны ни скрывал спокойный взгляд ди Крея, человек этот вызывал у Тины скорее симпатию, чем простую и, в общем‑то, равнодушную по своей природе дружественность дорожного попутчика.
– «Ворота Корвина»? – переспросила Тина, вглядываясь в подернутую легкой дымкой даль. На мгновение ей показалось, что завеса раздвинулась и она видит две высокие красные скалы‑колонны, как бы обрамлявшие проход в новое ущелье, узкую щель, рассекающую сплошной скальный массив, взметнувшийся на добрую сотню метров вверх и протянувшийся на юг до плеча могучей горы и на север – до головокружительного провала в никуда.
– Это те скалы? – спросила она ди Крея. – Вот те – красные?
– Красные? – Виктор посмотрел туда, куда указывала Тина, и обернулся к ней. – Ты видишь красные столбы?
– Нет, – мотнула головой Тина. – То есть да. Нет, конечно! Черт! – воскликнула она, окончательно запутавшись. – Я их увидела… Или мне показалось, что увидела? Красные, высокие, а между ними узкая темная щель…
– Ворота Корвина, – кивнул ди Крей, не спуская с нее взгляда. – Так они и выглядят. Но я их не вижу, слишком далеко. Подумайте об этом на досуге, миледи, это стоящая тема для размышлений.
«Да уж…»
Иногда он обращался к ней на «ты», а иногда – на «вы», и было невозможно сказать, когда он иронизирует, а когда – серьезен.
– Что там? – спросил, подходя к ним, мэтр Керст. Сейчас была его очередь вести за собой караван вьючных лошадей.
– Плато Ладонь Зар’ака, – объяснил, подходя вдоль цепочки лошадей, Ремт Сюртук. – Пять‑шесть часов пути, и мы войдем в Ворота Корвина. Я к тому, что, если не топтаться, а поспешить, успеем затемно и до Холодного плато добраться, и найти в скалах у Темного зеркала удобное место для бивака. Это значит, чтобы самим на холодном ветру не пропасть и лошадей не погубить.
– Там действительно так холодно? – поинтересовался Сандер.
– Там ужасно, – счастливо улыбнулся Ремт.
– Но ведь другие проходят.
– Летом.
– Ну и сейчас еще не совсем зима.
– Не совсем, – согласился Ремт. – Но нам хватит.
«Особенно тебе», – мысленно вздохнула Тина.
– Особенно мне, – тихо добавил Ремт, но она его расслышала.
«О чем это ты?» – удивилась девушка, но ничего, разумеется, не сказала, даже бровью не повела. Однако запомнила, отложила в памяти до лучших времен. Не без этого.
– А вы, юная леди, замерзнуть не боитесь? – Но во взгляде Керста не вопрос, а нечто совсем другое, новое, появившееся недавно, буквально несколько дней назад, и пока Тиной не разгаданное.
– Я как все, – пожала она плечами и пошла прочь, оглядывая открывшуюся справа вересковую пустошь, но Керст не отставал.
– Хорош верещатник, – сообщил он без тени улыбки, как бы вполне всерьез.
– И чем же он так хорош?
И в самом деле, пустошь – она пустошь и есть, хоть вереском заросла, хоть кустарником, что в ней хорошего?
– Красиво!
«Красиво? Возможно. Но блекло и печально. Впрочем, на вкус и цвет…»
– Любуйтесь, Сандер, – улыбнулась она, оглядываясь. – Ни в чем себе не отказывайте!
Рассказ Ады о событиях в лагере лорда де Койнера удивил Тину и заставил задуматься. Она уже видела Керста в деле и не сомневалась – для этого, собственно, и не было никакой причины, – что Сандер храбрый и умелый боец. Однако Ада утверждала, что он дрался так же быстро, как и тогда, когда на них напал Охотник, но более всего встревожил Тину неожиданный обморок Керста, случившийся чуть ли не сразу после поединка. Да это и не обморок был вовсе, вот в чем дело. Обморок, сиречь синкопа, может случиться, что бы там ни говорили невежды, и у крепкого, сильного мужчины. Это не исключительно девичье недомогание, отнюдь нет. Всяко бывает: на солнце перегрелся, жирного переел, крепкого перепил… Однако у Керста как будто бы не было предвестников – ни дурноты, ни слабости, ни зевоты, – да и без сознания он оставался не минуты и даже не часы. Трое суток – не игрушки, таких обмороков, кажется, и не бывает никогда.