– Не знаю! – буркнул в ответ Керст.
Выглядел он неважно – крепким красивым мужчинам трудно признавать проигрыш. Даже такой мелкий, как поражение в бодании двух эго – мужского и женского.
– Они чувствуют меня и хотят поговорить. – Раздевалась Адель в среднем темпе. Не страсть, но и не танец обнажения, какой можно увидеть в притонах Горама. Тем не менее зрелище получилось впечатляющее, хотя Виктор и знал уже, что дама Адель – женщина не его романа.
– У оборотней есть свои понятия о чести, – сказала она, стягивая через голову батистовую нижнюю сорочку. – Перед боем, даже если он предполагается смертельным, необходимо переговорить и объясниться.
«Разумно… Господь милосердный! – Виктор едва не вздрогнул, увидев на покатом плече женщины „лилию Калли“, и тут же перевел взгляд на Сандера. – Вот как! Значит, ты все‑таки знаешь, что было вытатуировано на твоем плече! Любопытно. И даже очень! Ведь со времен восстания прошло больше тридцати лет… Впрочем…»
Кое‑кто мог уцелеть в том кровавом хаосе, в котором сгинули почти все главные участники мятежа, а упертые фанатики не успокаиваются никогда. Родители или воспитатели Сандера вполне могли оказаться именно такими. И тогда выходило, что это он сам вырезал по‑живому «лилию Калли» со своего плеча. Знал, что она означает, и знал, что делает. Достаточно было сейчас взглянуть на лицо Керста. На выражение этого красивого мужественного лица.
«Так‑то, парень!»
– Все! – сообщила Адель, оставшись «ни в чем». – Слабонервных прошу в обморок не падать, а остальных – ждать и ничего не предпринимать до тех пор, пока я не вернусь или не погибну. Это все!
С этими словами Ада отвернулась и пошла навстречу ожидавшим в отдалении волкам. Шаг, другой, – а шла она удивительно красиво, без стыда и стеснения демонстрируя свое чудесное во всех отношениях тело, – мгновение, и ее фигура словно бы пошла вдруг рябью, стремительно теряя четкость очертаний. Еще шаг или два, и вместо Ады к изготовившимся к схватке волкам шагало странное существо, сочетавшее в себе черты волка и человека. Оно все еще оставалось прямоходящим, но голова, обзаведшаяся пастью, и конечности, больше напоминающие лапы с острыми длинными когтями, принадлежали уже миру зверей, а не людей. Еще шаг, долгое мгновение «перехода», и тело оборотня покрылось шерстью благородного бурого цвета, напоминавшего скорее о медведях, чем о волках.
– Ох, ты ж! – восхищенно выдохнула Тина. – Ай да Ада! А мы‑то думали, просто стерва!
«Она не боится, – отметил Виктор, наблюдая между тем, как завершается трансформация. – Она полна восторга. Любопытно».
А из Ады, следует заметить, получилась замечательная матерая волчица, своими размерами превосходившая обычного волка чуть ли не вдвое, и значительно более крупная даже по сравнению с этими серовато‑серебристыми северными оборотнями, которых при виде Ады в личине волка охватил чуть ли не экстаз, впрочем, подозрительно похожий на обыкновенную истерику.
– Чудны дела твои, Господи! – В голосе Ремта звучала сейчас ничем не прикрытая тоска. Сожаление, грусть, понимание, но мелодия холодной неизбывности оказалась сильнее всего.
– Так вот, значит, как. – А вот в голосе Сандера Керста, напротив, не нашлось сейчас и тени чувства, одно холодное разумение. Он что‑то понял, что‑то сообразил, сопоставив детали. Ему открылось нечто, чего он прежде не знал. И это нечто оказалось для Керста крайне важным. Но и только. Никаких чувств, один лишь холодный расчет.
«Ты пугаешь меня, парень, и это очень скверно, поскольку я не понимаю, что здесь не так».
6
– Имеются замечания по существу, или просто давно титек не видал? – Ада устала как собака, хотя и провела в волчьей шкуре каких‑то жалких три часа. Солнце только‑только начало сваливаться за западную линию скал, когда она вернулась в привычный человеческий облик. Но в том‑то и дело: волком надо быть, а не казаться, а она тридцать лет не оборачивалась. Вот и устала, вот и повело.
«Холодно‑то как! – То ли и в самом деле похолодало, то ли все дело было в переходе из бытия волчицы, защищенной от мороза толстой мохнатой шкурой, к бытию женщины, тонкая и нежная кожа которой ни хрена не греет, если без выпивки и мужика в постели. – Замерзну, к черту, и еще этот хмырь потусторонний пялится!»