«У тебя достаточно теплых вещей?»
Она кивнула.
«Тогда пойдём, время вышло. Если понадобится ещё, мы всегда можем вернуться».
Она схватила лямку своей дорожной сумки, перекинула её через плечо и прошла мимо него. Она сказала: «Моя Кимбер уже у мамы. Я одолжу её ноутбук, пока не смогу заменить свой. Эй, подожди. Тебе нужен новый пластырь, леопард из джунглей отклеивается». Она бросила дорожную сумку и исчезла в ванной. Она сняла старую и похлопала по новой. «Вот, теперь у тебя есть обезьянка. Она тебе больше идёт, чем леопард», — и она оставила его тащить её дорожную сумку за дверь. Они не говорили о том, что сказала Натали; он прекрасно знал, что это была не совсем шутка. Они оба это знали.
Он увидел один из её чёрных кроссовок на полу под старым кожаным креслом с пулевым отверстием, похожим на находку в «Гудвилле» со времён её учёбы в колледже – именно кресло, а не кроссовки. Он в последний раз огляделся. На кухне он увидел две вымытые чашки в сушилке возле раковины – по одной на каждую.
В ванной он увидел черный бюстгальтер, висящий на душевой штанге, вместе с парой укороченных черных трусиков, которые он бы отдал все, чтобы не видеть, и он вспомнил, как она терла ногу две ночи назад, когда он услышал грохот из спальни и ворвался туда с «Глоком» наготове, чтобы увидеть ее лежащей на спине на полу, одетую в красные боксеры и красный спортивный бюстгальтер, и больше ничего, одна нога была поднята и согнута в локте.
Он засунул свой «Глок» обратно в обойму на поясе. «Что ты сделал?
В чем дело?"
«Я ударилась ногой о комод, когда делала подъёмы ног», — сказала она. «Ничего не сломалось. Но, эй, ты прилетел сюда, чтобы спасти меня. Это было так быстро». В её голосе слышалась довольная собой. «Дело в том, что я смотрела телевизор без звука, потому что он обычно раздражает, и не обращала внимания. Полностью моя вина, как и всё остальное».
Он вспомнил, как сказал ей, что ему понравились боксеры и бюстгальтер, красный цвет хорошо смотрелся на ее коже, и если она закончила тереть ногу, то пора идти спать.
Да, ему понравилось это воспоминание.
Он услышал, как хлопнула дверь джипа. Он вышел следом за ней, запер за собой дверь и снова наклеил ленту на место преступления.
Он был в конце квартала, когда она сказала: «Дэй сказала мне, что ты был идиотом».
«Да, ну, нельзя же всё это сваливать на меня. Я имею в виду, что мог бы вести себя профессиональнее, признаю, но именно он начал оскорблять». Даже самому себе он говорил, как ребёнок на школьном дворе.
«Оскорбления? Ты не думаешь, что мог его напугать? Два агента ФБР ворвались в его кабинет без предупреждения? Должно быть, это был огромный шок.
Слушай, Дэй действительно хороший парень, он бы никогда...
«Он сказал мне, что я не могу позволить себе свозить тебя в Канны на зарплату полицейского. Он
сказал, что когда он будет заниматься с тобой любовью в Каннах, он будет думать обо мне.
Дэй так сказала? Она не хотела сейчас об этом говорить. Она сказала:
«Дэй сказал мне, что вы пытались запугать его, что угрожали отвезти его в здание Гувера».
«Дэй думает, что я всю неделю пытаюсь вас разлучить. Он с нетерпением ждёт того времени, когда вам обоим больше никогда не придётся меня видеть».
«Зачем ты вообще пошёл к Дэю? Ты же знаешь так же хорошо, как и я, что он не стал бы причинять мне вреда. Ради всего святого, Дэвис, он же думает, что влюблён в меня».
«Ну, не обольщайся, он, наверное, это переживёт». Он на мгновение замолчал. «Ты же не собираешься замуж за этого парня, правда?»
«Хочешь, я заберу у мамы свою Кимбер и отстрелю тебе мочку уха?»
«Оставьте мои брови и мочки ушей в покое. Использовать моё интервью с Дэем Эбботом как предлог, чтобы избавиться от агента Грегори, — это недопустимо. Удивляюсь, что вы не задохнулись, пытаясь свалить это на меня».
«Сколько раз мне придется извиняться?»
«Ты мог бы подумать о том, чтобы сказать это агенту Грегори как есть. Должен сказать, он был рад передать тебя мне сегодня вечером».
«Он принял мои извинения!»
«Не совсем. Он тоже хороший парень». Он бросил на неё взгляд и вздохнул. «Ладно, он пытался навязать тебе отеческие советы, да?»
«Ну да, и он не сдавался. Сегодня днём в редакции это было уже слишком. Я больше не мог этого выносить, вот и всё, а ты снова пытаешься заставить меня обороняться, как ты сегодня утром вёл себя как мудак с беднягой Дэем.