«Я знаю, что это был не он. Он опытный боец, участвовавший в кровавой гражданской войне, мастер использовать внезапность и выгодное положение. Если бы он был стрелком и хотел убить Перри, меня или нас обоих прошлой ночью, мы бы уже были мертвы. Кто бы это ни был прошлой ночью, он упустил свой шанс, расстреляв квартиру Перри, как игровую комнату. Полагаю, это мог быть наёмный бандит, не знавший, что делает. Или кто-то совершенно другой, с другими целями».
Савич спросил: «Что это будет за повестка дня?»
«Чтобы напугать Перри? Возможно, чтобы разлучить её с матерью? Это, конечно, цель, но какая?»
Савич пристально посмотрел на него. «А вам не приходило в голову, что стрелок, возможно, пытался оторвать Перри от вас? Разве вы не говорили, что большинство пуль попало ближе к вам, чем к Перри?»
Дэвис сказал: «Ладно, тогда. На ум приходит Дэй Эбботт. Он всю неделю звонил Перри. Она знала его с рождения, более или менее, а теперь он вбил себе в голову, что она собирается за него замуж. Я не спешил с ним разговаривать, потому что Перри очень хорошо о нём отзывается, да и зачем ему ей угрожать? Но после вчерашнего вечера нам нужно его допросить. Может, там что-то есть. Помните, Карлос знал код сигнализации квартиры Перри.
Вполне вероятно, что Эбботт знал этот код. И он знал, как сильно она любила свой «Харлей». Он покачал головой. «Он надеялся, что она обратится к нему за помощью?»
Савич сказал: «Мысль о том, что он так ревновал тебя, что заодно подверг бы риску и Перри, была бы безумной одержимостью. Если он зашёл так далеко, он хорошо это скрывает.
Всё же, надо посмотреть, что он скажет. Но будь осторожен. У меня такое чувство, что он тебе не нравится. Есть ли у него основания полагать, что ты вторгаешься на его территорию?
«У меня здесь нет никакой территории. У него тоже нет, просто он пока об этом не знает.
Слушай, Савич, конечно, Перри отличный, но ничего подобного не было. А что до того, что мне не нравится Эбботт, какая разница? Неважно, что я о нём думаю.
«Ладно, поговори с ним. Возьми Гриффина с собой. Не забудь, кто его мать, Дэвис. Не торопись».
Дэвис кивнул и посмотрел на часы. «В это время Натали должна выступать с речью перед Генеральной Ассамблеей ООН».
«Интересное место, которое президент выбрал, чтобы вернуть ее в общественное пространство.
Она хорошо общалась с ораторами вчера вечером. Она им понравилась, они ей сочувствовали. Я тоже. Думаю, через несколько дней она переманит их всех на свою сторону». Савич, говоря это, набирал URL-адрес прямой видеотрансляции из ООН.
Они наблюдали, как госсекретарь Арлисс Эбботт стояла перед Генеральной Ассамблеей, оглядываясь по сторонам и приветствуя делегатов, которых знала, прежде чем начать говорить. Она властным, звонким голосом представила Натали Блэк, посла США в Великобритании.
Она высоко оценила мужество подруги и её выдающуюся службу, даже несмотря на покушение на её жизнь в доме три дня назад. Она не оставила ни малейшего сомнения в том, что они услышат голос американской легенды.
Когда аплодисменты стихли, Натали поблагодарила её и говорила восемь минут, ни разу не упомянув о покушении на свою жизнь. Она ясно и лаконично рассказала о конкретных инициативах по расширению торговли с развивающимися странами.
Некоторые ее слова были довольно загадочными, и ни одна из них не была чем-то совершенно новым, но делегаты, казалось, внимали каждому ее слову.
Когда она закончила, раздались продолжительные аплодисменты, явно в её честь. Некоторые из упомянутых ею представителей развивающихся стран аплодировали вместе с остальными, но, честно говоря, были озадачены столь тёплым приёмом её речи.
Дэвис поскрёб пластырь с леопардовым принтом из аптечки Перри, который она наклеила ему на лицо утром. «Я действительно люблю эту женщину», — сказал он.
Харлоу, Бенсон и Лернер
1980 Авеню К, Здание Эшленд
Вашингтон, округ Колумбия
Понедельник, полдень
По словам очень молодой и очень хорошенькой секретарши, г-жи Лю, г-н
Эбботт был в своём кабинете, но был очень занят и ожидал встречи через сорок пять минут. Она говорила, слегка запинаясь, и то и дело украдкой поглядывала на Гриффина. Дэвис к этому привык. Женщины от пятнадцати до восьмидесяти лет, казалось, просто влюблялись в Гриффина при виде его.