Они молчали некоторое время, прежде чем Теодор заговорил так тихо, что Кристофер на мгновение задумался, не послышалось ли ему.
– Ты добр ко мне.
Кристофер приоткрыл рот.
– Что… что, прости?
Теодор повернул голову, прямо встречая его изумленный взгляд.
– Ты добр ко мне. Ты не относишься ко мне предвзято.
Кристофер не знал, что ответить. Казалось, он относился к нему как угодно, только не с добротой. Но, видимо, он ошибался.
Теодор еще много чего хотел добавить.
Тебя не волнуют мои деньги и положение моих родителей. Ты от меня не шарахаешься, не смотришь со страхом, не лебезишь передо мной. Ты разговариваешь со мной спокойно, шутишь со мной, не ждешь от меня ничего. Не прячешь взгляд, не пытаешься флиртовать или добиться чего-то. Ты – просто ты.
Но вместо этого он приблизился к нему и прошептал на ухо:
– Смотри не пожалей об этом, Крис. Все рано или поздно жалеют.
Он легко оттолкнул Кристофера от себя и вышел из кабинета.
Кристофер огромными глазами смотрел ему вслед, чувствуя головокружительное разочарование.
– Если ты думаешь, что я снова буду бегать за тобой, то ты ошибаешься, – пробормотал он себе под нос, хотя ему очень, очень хотелось побежать за ним.
Вместо этого он вернулся в актовый зал, в котором царила непривычная тишина.
– Он ушел, – устало сообщил Кристофер и добавил, не сдержавшись: – Надеюсь, вы довольны.
Ребята пристыженно переглянулись.
– Крис, ты не можешь так, – без особой уверенности начала Джессика. – Ты не можешь оправдывать его, когда знаешь…
– Джесс, – оборвал он ее, – люди иногда меняются. И когда они меняются, им нужно помочь. Он ждал этой репетиции! Он хотел показать себя! И для него важна была ваша реакция, а вы… – от возмущения он не мог подобрать слов.
– Но он действительно был плох, – вставил Остин, невольно сжимаясь, когда Кристофер перевел на него раздраженный взгляд. – Ты не можешь с этим спорить!
– Да, Остин, он был плох, – внезапно вмешался мистер Уилсон, подходя ближе к Кристоферу и ободряюще сжимая его плечо. – Но он стал намного лучше. Я не хочу оправдывать его поступки по отношению к вам, но подумайте вот над чем: вы можете принять его в свой круг, помочь ему выступить, позволить ему сыграть и посмотреть, как изменится его отношение после. А можете отказаться от этого. И посмотреть, каким станет его отношение сейчас.
Мистер Уилсон оглядел учеников, которые задумались над его словами.
– Но мы ему не нужны, – подал голос Итан.
– Это не так, – вдруг сказал Кристофер. – Это… неправда. Вы нужны ему.
Учитель улыбнулся и хлопнул в ладоши, выводя всех из ступора.
– В любом случае, давайте продолжим репетицию. А вы пока подумайте над моими словами и словами Криса. И если надумаете вернуть Теодора, сделаем это завтра!
Ребята приободрились, зашумели, забираясь на сцену, но Кристофер не разделял их воодушевления.
Он думал о Теодоре, и мысли эти были полны одновременно обиды, раздражения и какой-то странной тоски.
Он обижался на его слова. Раздражался из-за того, что тот ушел. Но почему тосковал? На это Кристофер ответить не мог. И, честно говоря, боялся искать ответ.
Стоило Теодору войти в столовую, как он тут же наткнулся взглядом на Кристофера, сидящего с ребятами из кружка и лениво ковыряющегося в овощном рагу. Сердце предательски пропустило удар, и Теодор раздраженно цокнул и отвел взгляд.
Его мучила совесть за то, что он ушел из актового зала, но еще больше его мучила совесть за то, как он поступил с Кристофером. Эти чувства – муки совести – были ему совершенно незнакомы, а потому он страдал от них еще сильнее.
Он настолько привык к своей маске, за которую никому не позволял заглядывать всю свою жизнь, что, когда почувствовал, как она трескается и опадает перед ребятами – перед Кристофером, – испугался.
Он хотел, чтобы Кристофер держался от него подальше. Хотел, чтобы был так близко, как возможно. Он ненавидел это чувство беспомощности, беззащитности перед кем-то, потому что знал, что за ним следовало.
Расставание.
Разочарование.
Боль.
Теодор не хотел проходить через это снова.
Так почему же ему было так плохо из-за этого? Он не в первый раз оттолкнул от себя кого-то. С Кристофером он, можно сказать, поступил мягко. Не было причин переживать.
Но он переживал.
Кристофер и сам выглядел каким-то грустным. Обычно улыбчивый и спокойный, сейчас он казался подавленным, уставшим, взгляда не поднимал от тарелки, хотя и не ел толком. Словно что-то его тяготило.
Может, его задели слова Теодора? Теодору нравилось думать, что он имел на него такое влияние. Хоть какое-то влияние. Это приносило особенное садистско-мазохистское удовольствие. Ведь если ты можешь выбить человека из колеи, значит ты что-то значишь для него, да?