Несмотря на то что они задержались, репетиция пролетела быстро, и они уходили в приподнятом настроении все вместе. Мистер Уилсон, попрощавшись с ними, пошел к своему кабинету, а они небольшой оживленной группой направились к выходу из школы.
Кристофер как раз рассказывал Теодору о новом альбоме Арианы Гранде, который он послушал на днях, как Теодор вдруг остановился. Кристофер ушел чуть вперед, не сразу это заметив. Почти все уже успели выйти, только Джесс остановилась у дверей, наблюдая за ними.
Кристофер, заметив заминку, обернулся.
– Все хорошо? – спросил он.
Теодор натянуто улыбнулся, выглядя крайне напряженным. Кристофер невольно напрягся сам – все же было хорошо, когда они выходили, что успело произойти?
– Да, я… забыл кое-что в классе, – промямлил Теодор, пятясь назад. Его взгляд встревоженно забегал.
– Хорошо, – все еще не понимая, почему из-за этого стоит так сильно переживать, ответил Кристофер. – Я тебя здесь подожду.
– Нет! – резко выкрикнул Теодор. – Нет, не стоит, просто… иди. Встретимся завтра.
И, не дожидаясь его ответа, он развернулся и убежал. Кристофер смотрел ему вслед, пока тот не скрылся за поворотом, а потом пошел к удивленной Джесс.
– Странный он, – подметила она, и Кристофер кивнул, с недоумением гадая, что могло послужить такой резкой смене настроения.
Когда они вошла в актовый зал на следующий день, Кристофер сначала не поверил своим глазам. Ему на одну долгую секунду показалось, что это просто сон или чей-то жестокий розыгрыш. Ребята толпились за ним, не понимая, почему он не проходит дальше, и каждый, кто что-то говорил или смеялся, резко замолкал, когда перешагивал порог.
– В чем дело? – растолкав всех, мистер Уилсон прошел вперед. Застыл, как мраморное изваяние, прежде чем его ноги безвольно покосились, и он рухнул в ближайшее кресло.
Кристофер прошел чуть дальше, пораженно рассматривая разрушенные и исписанные нецензурными выражениями декорации, испорченные плакаты, разодранные костюмы, словно глядя на это все со стороны, словно его это не касается напрямую. Эти декорации он делал своими руками. Он прекрасно знал, сколько в них вложено труда и стараний. А теперь они были разбросаны по залу, как груда ни на что негодного мусора.
В его голове образовалась пустота, и он не мог найти слов, не мог выдавить из себя ни звука. На него накатило страшное бессилие, и он невольно задумался о том, каково мистеру Уилсону, который больше их всех ждал премьеры и волновался из-за нее.
Он обернулся на учителя, и все внутри него тоскливо сжалось, когда он увидел потерянное выражение его лица. Стало так больно, что это ощущалось почти физически.
Ребята, постепенно отходя от шока, тоже подходили ближе в абсолютной тишине. Ее нарушил Марк.
– Кто мог это сделать? – полным слез голосом спросил Марк, но ни у кого не было ответа. Ни у кого не нашлось слов, и тяжелая, угнетающая атмосфера повисла в зале.
Все были растеряны – кто-то до сих пор не осознал, что произошло, а кто-то, почувствовав безвыходность ситуации, пытался ее принять.
В этой гробовой тишине голос Джесс прозвучал как раскат грома.
– Это сделал Теодор, – громко и уверенно сказала она.
Все взгляды были тут же направлены ко все еще стоящему у входа парню, и тот ошарашенно распахнул глаза, невольно отшатнувшись.
– Какого черта? – выдохнул он.
– Хочешь сказать, нет? – с вызовом выкрикнула она, ее лицо покраснело от гнева. – Тебе вчера внезапно понадобилось остаться в школе! Когда мы уходили, все было в норме, а кроме нас в школе никого больше не было!
Все молчали, пораженные внезапным открытием. Кристофер пристально смотрел на Теодора, и Теодор встретил его взгляд, отчаянно заломив брови. Его лицо приняло болезненное выражение, как будто ему стало нехорошо.
– Это был не я! – произнес он, чувствуя, как все ускользало из рук. Тем не менее, его голос звучал твердо. – Клянусь, это был не я.
– Тогда зачем ты вернулся в школу? – прямо спросила Джесс, и Теодор вдруг стушевался и промолчал. Это уязвимое молчание было так ему несвойственно, что невольно стало доказательством его вины, поводом напасть. Она хищно сузила густо подведенные глаза и, когда не дождалась от него ответа, зло фыркнула и сложила руки на груди в решительном жесте. – Что и следовало доказать.
Разочарованный вздох прокатился по помещению. У ребят не было сил ругаться, не было сил ни на что. Премьера их постановки была через два дня, а весь реквизит, все декорации и костюмы были разрушены, разорваны в клочья, уничтожены. Это ведь очевидно – кто, кроме Теодора, мог это сделать, ведь так? Он с самого начала не хотел во всем этом участвовать. Это было наказанием для него, в самом прямом смысле этого слова. Вот он и нашел способ избежать в постановке участия.