Сири вдруг вышла из себя.
— Отстань от меня со своими воспоминаниями! — закричала она. — Ты только и знаешь, что командовать! Оставь эти воспоминания о старой стране для себя! Я хочу жить в новой стране и надеть свое красное платье!
Она упала на пол и заревела. Юханна подняла ее, посадила на кровать и положила ей на лоб мокрое полотенце. Когда Сири успокоилась, Юханна сказала, что она разрешает ей надеть свое красное платье. Мол, все можно уладить, не к чему плакать, лицо распухнет и покраснеет. Итальянец должен видеть ее красивой.
— Я не хочу видеть его, — прошептала Сири и снова заплакала.
— Майла, сходи в аптеку, — велела Юханна, — и купи чего-нибудь успокоительного. Возьми с собой словарь.
Вечером они пошли в финское общество. Лицо у Сири было красное, а глаза казались совсем крошечными. Она держала себя почти вызывающе и уже в коридоре начала болтать всякий вздор, все время ища его глазами, но он все не появлялся. Финское общество помещалось в школе, в восточной части города, и гости сидели по двое за партами. На сцене, украшенной белой и голубой тканью и еловыми ветками, горели свечи. Он пришел в последний момент перед самым началом торжества и сел на свободное место рядом с Сири. Юханна и Майла сидели сзади них. Юханна смотрела на его маленький жирный курчавый затылок и думала: «Он — плохой человек. Почему же он такой по-детски пухленький, в нем есть что-то ребячливое».
Оркестр заиграл национальный гимн, и все встали, Лючио Марандино — чуть позже других. «Странно, — подумала Юханна, — они оба толстенькие, и в обоих что-то ребяческое. Если у них родится ребенок, он будет толстый, как поросенок…» Все снова сели. Сири поглядывала по сторонам, желая увидеть, какое впечатление произвел на присутствующих ее итальянец. Левую руку она положила на крышку парты так, чтобы все видели ее обручальные кольца. Он был в финском обществе впервые. Время от времени Сири прижималась к нему, желая показать, что он принадлежит ей.
— Майла, ты видишь, как она себя ведет? — шепнула Юханна. — Не разговаривай с ней сегодня, я сама ей все выскажу.
Майла пристально посмотрела на сестру, а потом, как ни в чем не бывало, отвернулась.
После доклада и хорового пения, все вышли в коридор, где подавали кофе и сок. Сири и ее муж не подошли к столу, а уединились в гардеробе.
— А ты не хочешь выпить кофе? — спросила Юханна по-фински.
— Нет, спасибо, мы ничего не хотим.
— Если ты будешь прятаться здесь, в гардеробе, то не сможешь поговорить с людьми. Нечасто доводится тебе говорить на родном языке, кроме как у нас дома.
— Я разговариваю с Лючио! — вызывающе ответила Сири, словно искала ссоры.
— Смотри останешься одна. Им он не понравился, — сказала Юханна.
Она пожалела о сказанном, но было уже поздно.
— Это есть очень финский праздник, — сказал на плохом английском Лючио Марандино.
Взгляд его колючих глаз говорил, что он прекрасно все понимает.
— Он хочет сказать, что ничего интересного этом празднике нет, одна скучища, — добавила Сири, — И он абсолютно прав. По мне, так это старичье из финского общества — ужас какие зануды!
— Не срамись, — укорила ее Юханна, — Не смей реветь. Вот тебе носовой платок. Ступай в туалет, вымой лицо и успокойся.
Сири взяла платок и пошла в туалет.
«Плохо дело, — думала Юханна, — Сири смеется над нашим обществом. Единственная связь с домом, который мы покинули, для нее ничего не значит. А ведь только здесь мы можем раз в месяц говорить со всеми на родном языке. Спросить: „А ты помнишь?“ Нет, она откололась от всех со своим итальянцем, с которым она и говорить-то не может, с этим жуликом. Что он понимает в нашей жизни!»
Юханна повернулась к нему и сказала по-английски:
— Уходи прочь. Оставь в покое мою сестру. У вас нет денег, чтобы завести свой дом, а в нашем доме вы жить не можете! Ты никому не нравишься. С тобой ее ждет одна беда.
А он ответил:
— Вы мне не нравиться. Вы есть ужасная женщина из Финляндии.
Оркестр заиграл народные танцы, и все снова уселись на свои места. Сири сидела прямая, как палка, рядом со своим итальянцем. Ее красное платье выглядело здесь нелепо. Кто-то начал читать еще один доклад. Но Юханна уже не могла слушать, она лишь думала про деньги, которые взяла с собой, чтобы выкупить Сири у итальяшки, спасти ее от горькой участи. В кармане ее передника лежал толстый бумажник из черной кожи со всеми сбережениями, которые ей удалось собрать. Бумажник был спрятан надежно, но она то и дело совала руку в карман проверить, там ли он еще.
Когда итальянец поднялся, она пошла за ним. Он вышел на школьный двор покурить. Было довольно темно, но при свете, падавшем из освещенного зала, она могла разглядеть его лицо. Они были во дворе одни.
— Вы не сильный, вы есть ничто. Оставьте мою сестру. Денег нет, дома нет. Мы не помогать. Уходите, — сказала Юханна.
Он начал быстро-быстро говорить по-итальянски. Когда он наконец замолчал, Юханна подошла к нему вплотную и заявила:
— Вы вор. Я знаю. Я пойду в полицию.
Лючио Марандино на мгновение замер, потом раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но Юханна крикнула еще раз:
— Я пойду в полицию!
Тогда он достал словарь и протянул ей спички. Юханна зажигала спички одну за другой, пока итальянец искал нужные слова. Под конец он сказал:
— У вас нет доказательств.
— Но я это знаю, — ответила она.
— Нет доказательств.
Тут Юханна достала бумажник и, протянув его итальянцу, приказала:
— Считайте!
Он сосчитал деньги и, не моргнув глазом, без тени смущения сунул их себе в карман.
— А теперь уходите, — велела она.
Мгновение он стоял и смотрел на нее.
«Можешь ненавидеть меня, — думала Юханна, — я выдержу все, а уж тебя-то я не боюсь».
Итальянец пересек двор и вернулся в зал.
Они продолжали жить в чужой стране, жизнь у них потихоньку налаживалась. Каждый месяц Юханна писала домой: «У нас все хорошо. Ничего особого не случилось».
Главная роль
Такой большой роли Марии еще никогда не предлагали, и тем не менее роль ей не подходила: она не взволновала ее. Незаметная, робкая женщина средних лет, бесцветное создание, лишенное всякой индивидуальности. В третьем акте короткая эффектная сцена, но все остальное!.. Какая-то тень; первый раз получить главную роль — и играть тень! Она позвонила Сандерсону.
— Это Мария. Я прочла пьесу; по-моему, героиня слишком бледная. С ней ничего не происходит. Возможно, это литература, не знаю, но уж никак не театр.
— Я знал, что ты это скажешь, — ответил Сандерсон. — И ждал твоего звонка. Послушайся меня. Это твой шанс, не упускай его. И это театр самого высокого класса.
— Ты так думаешь? Интересно. Автор состряпал пьесу по одной из своих новелл. Он не умеет писать для театра.
— А уж об этом предоставь судить нам, — сказал Сандерсон. С Марией лучше говорить резко и категорично. Она владеет актерским мастерством и умеет выполнять указания режиссера, но не больше, должна сама знать. — Положись на режиссера, — сказал он. — Проработай всю пьесу и позвони мне. Вопрос надо решить на этой неделе, а то мы не успеем сделать спектакль к осени.
Через два дня Мария Микельсон позвонила ему и сказала, что согласна.
Лето только начиналось, и она поехала на дачу, чтобы привести ее в порядок. Погода была отвратительная — студеный туман, такой же серый и непроницаемый, как образ Элен. Тростник у причала тонул в белесой пустоте, ели от влаги были черными. Туман проникал даже в дом. Дрова не загорались. У Марии опустились руки, она налила себе коньяку и села на тахту, накинув на плечи пальто. Зачем им этот дом — такой большой, без современных удобств и так далеко от города? Но Ханс любит его, здесь прошло его детство, и вообще. Рыбалка по субботам и воскресеньям, обед и баня для приятелей по службе. Добродушная беседа с местными лоцманами и рыбаками. Ну, как прошла зима? Попадается ли сиг? Не лучше ли попытать счастья на юго-западе?