— Посмотри, ее стошнило, — сетовал Марио, в то время как Хавьер освобождал меня от цепей.
Я была изумлена. Когда меня заковали? Зачем?
— На черта столько опиума? — продолжал Марио. — Особенно в первый раз… А кровь откуда? У нее разрывы?
— Марио, заткнись, — прервал Кавьяр гневную тираду доктора. — Я уверен, что обошлось без внутренних повреждений.
Вся ненависть и некоторая внутренняя смелость залпом улетучились сразу после того, как грек двинулся в мою сторону. Не ясно, как так получилось, но я заорала. Да к тому же настолько неожиданно и громко, что даже Хавьер побледнел. Я вцепилась в руку доктора и заревела, выпучив глаза:
— Доктор, не отдавайте меня ему… Он ненормальный… Прошу… Я все, что угодно сделаю… Уберите его… Пожалуйста…
У меня началась икота. Я видела, как Марио поморщился от боли, потому что бог знает откуда в руках, которыми я сжимала его запястье, появилась такая сила. Я буквально прилипла к доктору, боясь посмотреть на застывшего справа грека. Обе горничные, вытирающие полы, быстро опустили головы, пряча от хозяина глаза.
— Э-э-э… — выдохнул Марио, покосившись на Кавьяра. — Боюсь, ты переборщил.
— Я сам решу, — огрызнулся Клио. — Ей на пользу.
Отчеканил и пошел к выходу.
— Не будь животным, — озадачил доктор своим резким тоном, бросив это в спину грека.
Но тот уже исчез за дверью, зато Хави посмотрел на доктора слишком выразительно. Однако, ничего не сказав, тоже покинул «камеру пыток».
— Идем, — позвал Марио, лишая меня возможности хоть как-то отреагировать на уход Кавьяра.
Это было и к лучшему. Но послушавшись испанца и сделав шаг, я тут же снова упала на холодную плитку. Я увидела кровь и красные следы на своих бедрах и ногах. Вновь охватил секундный дикий ужас перед зверским характером Кавьяра, а после вернулась апатия.
— Голова кружится, — оправдалась я, не поднимая глаз.
Именно в момент этого бессилия я почувствовала себя настоящим ничтожеством, которое неспособно даже на слезы после жестокого надругательства.
— Это из-за опиума. Не переживай, скоро пройдет.
Голос Марио звучал так успокаивающе, а мне было настолько плевать на его сочувствие, что у меня вырвался смешок. И хохотала я даже тогда, когда доктор вел меня по коридору второго этажа; даже тогда, когда из кабинета выглянул Кавьяр. Я смеялась громко и хрипло. Я могла бы поклясться, что на долю секунды холодное выражение его лица сменилось на что-то такое, что показало истинные чувства. Только разобраться в этом не было возможности: то ли страх, то ли жалость. В любом случае, мое сознание, одурманенное наркотиком, легко могло выдать желаемое за действительное. Так я решила… А, впрочем, желаемого у меня и не было.
Я подумала в тот момент, что вряд ли Кавьяр способен на какие-либо чувства. Кроме низменных потребностей в нем ничего не наблюдалось. Только пустота, которая позволяет ему делать со своими пленницами все, что вздумается.
Глава 7
Я не могла его видеть. После всего, что Кавьяр сделал, меня просто колотило от одного его голоса. Передвигалась я с трудом, поэтому со мной много времени проводил Марио, но и с ним говорить не хотелось.
Он злился, потому что я молчала, и не раз вспоминал слова, сказанные мне перед побегом. Док предупреждал, а я вот такая глупая, не послушала его.
Поздно страдать, ничего уже не изменить. Грек развлекся, устроив мне эти приключения. Надо же, как все сложилось. Сам спровоцировал и сам же наказал. Уродливое существо. Невыносимо даже думать о нем…
— Клио приходил? — поинтересовался Марио, когда заглянул ко мне для осмотра.
— Нет, — бросила я через плечо, сидя на кровати, спиной к двери и глядя в окно.
— Как самочувствие? — присел док рядом, осторожно потягивая меня за рукав. — Ребра все еще болят?
— Раз перелома нет, нечего и возиться со мной. Остальное заживет.
— Не закрывайся, Летти, — голос был таким успокаивающим, что зевать захотелось. — Это неправильно. Твоя позиция по-детски смешная. Пора уже просто принять все это и смириться.
Я буквально отшатнулась от испанца и, осторожно встав с кровати, поплелась в ванную.
Единственное место, где никто не помешает.
Боже, в кого я превратилась. Жалкое существо с синяками и ссадинами. Потухший взгляд и полное безразличие ко всему. Где слезы? Почему их нет? Нужно ведь поплакать. Иначе не справиться с этим ужасом.
Я в чужой стране. За окном город, люди идут по своим делам, а я стою здесь в ванной и пытаюсь обмануть себя, убедить, что все хорошо.