Я физически ощутила, как Кавьяр уничтожает меня взглядом и, посмотрев на него, побледнела — кровь отхлынула от лица.
Он догадался…
— Так, говоришь, об аллергии своей ты не знала? — прищурился он, изображая участие, и медленно приблизился. — Прочти, пожалуйста.
Мои руки дрожали. Это даже Клио заметил, но ничего не сказал, лишь многозначительно фыркнул. Вначале у меня не получалось сосредоточиться на тексте. Грек стоял слишком близко, нависая надо мной, как будто пытался придавить тяжелой энергией властности. Но все же скользнуть взглядом по нескольким строкам мне удалось, и лист сам по себе выпал из рук.
Выписка из истории болезни, видимо, присланная по факсу, сообщала о том, что в возрасте семнадцати лет у меня была зафиксирована остановка сердца, случившаяся в результате анафилактического шока… Далее перечислялись конкретные препараты, категорически мне запрещенные. Интересно, кто предоставил греку эту информацию? Хотя, что это я? Деньги правят миром.
— Что скажешь? — напомнил о себе Клио.
Впрочем, я и не забыла о его присутствии. Особенно учитывая то, что он стоял рядом и стирал меня в порошок. Не буквально, конечно, но лучше бы на месте пристрелил, чем вот так смотрел.
— И давно ты об этом узнал? — спросила я бесцветным голосом.
— Даже если бы бумагу успели выслать немного раньше, все равно не остановил бы тебя. Почему-то я был уверен, что ты лжешь. И с самого начала понял — пойдешь до конца. Впечатляет. Только вот твой эгоизм для меня нечто невообразимо неожиданное. Вроде бы ты бросалась защищать даже Юми, вроде бы и сострадательность в тебе есть. Тогда что за ерунду ты устроила с этим безнадежным самоубийством, а? Марио привязался к тебе. Жалел, заботился, а ты принялась, как последняя… дрянь… убивать себя его руками… Чем больше тебя узнаю, тем тверже убеждаюсь в правильности своего выбора.
— Будто ты не любитель «чужими руками жар загребать», — огрызнулась я в ответ.
Жалкие попытки отгородиться от горькой правды. Я ведь именно так и думала о себе, как грек сказал, когда док делал инъекцию. Это ужасно. Я не была такой раньше. Ни бессердечной, ни эгоистичной. Что изменилось? Что сломалось?
— Не говори больше ничего, — усталый тон Клио заставил меня подняться.
— Разве ты мне отец? Муж? Кто ты, Клио Кавьяр? Чудовище. Осознаешь? Чудовище…
— Заткнись. Я думал, ты сильнее… Похоже, ошибся. Суицид — это последнее, что я мог ожидать от тебя. Так низко…
— Низко? — искренне удивилась я, и волна истерики накатила так неожиданно, что остановить ее уже не успела. — Да просто я наложница… Ты лишил меня всего! Даже не посмотрел, было ли у меня что-то! Уничтожил мать ложью о моей гибели! Чего можно было ожидать от меня? Я бы попыталась умереть снова, если бы подвернулась возможность!
— Не дождешься…
— Ты мне о жалости говоришь? О сострадательности? Кому здесь можно посочувствовать? Все подонки и мрази! Для вас нормально то, что для других равносильно смерти. Я ненавижу вас всех! От всей души ненавижу!
Как я оказалась на полу не поняла, но рыдания так сотрясали тело, что не удивительно было обнаружить себя лежащей. Все, что накопилось, выходило глухими вскриками и рыданиями, а слез не было. Ни одной слезинки не проронила, и это крепко пугало. Произошло что-то ненормальное или, возможно, на уровне психики нечто надломилось. Прежней мне уже не стать, это было очевидным. Пока меня морально выворачивало наизнанку, грек сидел на краю стола и, покуривая, наблюдал за мной. Он не насмехался, не сочувствовал, не злился — полное безразличие. Будто и не человек это, а робот бездушный.
В принципе, мне на него тоже было наплевать. Боль затопила все, и где-то в глубине подсознания тоненький голосок запищал, что нужно успокоиться и не унижаться перед греком. Он получал удовольствие от моего вида — я это чувствовала. Потому, постепенно затихая, я понимала, что никогда не смогу оправдать поступки Кавьяра. Если до этого верила, что даже в таком, как он все же есть немного человеческого, то теперь полностью отвергла подобные доводы.
— Что ж, — проговорил Клио громко и выпрямился. — Раз ты хочешь быть мразью, помогу. К тому же, наказать тебя за попытку самоубийства я просто обязан.
Я не пошевелилась. Тихонько лежала на полу и ждала. Чего угодно, только не этого. Кавьяр поднял меня одной рукой, что-то треснуло — лопнул шов моего свитера — и заставил сесть.
В следующее мгновение сзади на шее щелкнул замок, и глаза с ненавистью уставились в темные глаза грека.