Я почуяла запах его парфюма или, быть может, лосьона, который окончательно въелся в мою кожу и волосы. Казалось, даже на языке ощущался его вкус, будто я облизывала Кавьяра. Хотя, напротив, это он изучал мое костлявое тело и покусывал кожу, оставляя следы своих зубов. Интересно, если так и дальше будет продолжаться, то возможно ли, что все оставленные греком раны, в конце концов, загноятся, и я умру? Вряд ли, конечно. Но как же опостылело это бесконечное жжение в теле. Словно пчелы покусали.
Может, нос ему сломать и преподнести все так, будто это случайность? Не поверит. К тому же он у Клио и так сломан был, видимо. Прямо действительно греческий профиль…
Громкий и неожиданный звук сотового разорвал ночную тишину, и грек мгновенно принял сидячее положение, схватив телефон с тумбочки.
— Привет, Кассандра, — хрипловатый голос Клио и едва слышный смех из трубки. — Что стряслось? Неужели? Хорошо, приезжай. Ты же знаешь, я всегда тебе рад… До завтра, дорогая.
Я сидела рядом и выжидающе смотрела на Кавьяра. Он выглядел более чем мрачным и это немного напрягало. Кто эта Кассандра? И чего она хочет? Почему Клио так разозлился?
Резко повернувшись, грек абсолютно неожиданно прошипел:
— Уйди отсюда.
Я опешила, продолжая сидеть на месте. Грек не рассчитал сил и, желая меня подтолкнуть, невольно сбросил на пол. Но я не позволила себе остаться в лежачем положении и немедленно встала. Я не могла поднять глаза на Кавьяра. Так было обидно, что я боялась, как бы мне не наброситься на него и не выцарапать ему глаза.
Однако, когда молчание затянулось, я все же взглянула на грека. Он сидел на кровати, полуголый и отрешенный и, глядя прямо перед собой, даже не моргал. Выглядело это паршиво. Будто его жизнь рушилась на глазах.
Во мне что-то щелкнуло, уже в который раз, и вновь пришло осознание того, что в Кавьяра корнями вросла жестокость и абсолютное чувство безнаказанности. Мерзкое ощущение, когда тебя сначала пытаются приласкать, потом вновь унижают. И так происходит раз за разом.
Мне надоело, до чертиков надоело это обжигающее чувство в груди. Чувство, которое лишний раз напоминает о лютой ненависти к греку и ко всем тем, кто с ним хоть как-то связан.
— Уйди, Летти… — уже спокойно произнес Кавьяр.
На этот раз я быстро забрала свою одежду и направилась к двери.
— Стой, — вдруг окликнул он и, спрыгнув с кровати, приблизился.
Прижимая к груди джемпер и джинсы, я стояла спиной к греку. А он некоторое время молчал, затем сказал:
— Иди, надень что-нибудь полегче и возвращайся. Я позову Марио.
— Зачем это? — поинтересовалась, так и не обернувшись.
— Затем, что у тебя раны ни черта не заживают, — немного повысил голос Клио.
Я все же посмотрела на грека.
— Не нужно, — выдавила я. — Не изображай заботу.
Он резко сжал мое запястье. Больно сжал, а темные глаза загорелись.
— Живо в комнату и немедленно возвращайся обратно. Не хватало, чтобы ты тут заживо сгнила.
Открыла было рот…
— И лучше заткнись, — предупреждение, кстати, очень вовремя подоспело. — Пошла, быстро.
Вспышка моего гнева мгновенно потухла, оставляя внутри выжженное презрением и болью огромное поле.
Клио прищурился. Он все понял.
— Это хорошо, что я вызываю в тебе такие сильные переживания. Значит двигаюсь в правильном направлении. Умница, Летти, — он потрепал меня по волосам, но без нежности, наоборот, с некоторой долей насмешки. — Скоро поймешь, как скучно жила до меня.
— Ты совсем не соображаешь? — искренне удивилась. — Мне неважно, что ты там себе придумал и какова твоя цель. Пора бы догадаться или почувствовать, как на самом деле я к тебе отношусь. Ты ослеп, что ли?
Правая рука Кавьяра со звуком уперлась в дверной косяк позади меня. Он посмотрел исподлобья и как-то невыносимо жутко оскалился.
— Поверь, у меня нет на твой счет никаких планов, — сквозь стиснутые зубы выдавил грек. — Выбрось эту дурь из своей головы…
Он больно ткнул пальцем в мой лоб.
— Кого ты из себя возомнила? Думаешь, мое сердце замирает при виде тебя или что там за хрень принято говорить в таких случаях? Я таких шлюшек, как ты, вмиг на место ставлю. Не смей даже мыслей подобных допускать. Запомни этот разговор.
Прилепившись спиной к двери, я настойчиво пыталась разобраться в такой выразительной и в то же время непонятной мимике грека. Он вроде бы злился, но глаза были такими пустыми, как если бы из его вполне здорового тела вынули душу.