Повершувшись лицом к пленному, главный приказал:
"Рассказывай, парень, как ты к махновцам попал".
Пётр почувствовал, что вот сейчас решится его судьба. И рассказал всё честно, без утайки и потому всё им сказанное было воспринято слушателями благожелательно - все поняли, что парень не выдумывает, не лжёт.
"Повезло тебе, пацан. Чуть на небеса тебя ни отправили. Кузнец ты, говоришь. Хорошо, в обозе пока будешь. Когда найдём для тебя кузнецу - покажешь на что способен, а сейчас - в обоз".
И, обращаясь к петькиному конвоиру, скомандовал:
"Отведи его к начальнику тыла, пусть у него пока побудет", - а когда пленник и конвоир уже выходили из помещения, вдогонку прокричал:
"И пусть накормят его там"
"Слушаюсь", - ответил конвоир.
312 Из дома они вышли уже не как враги, а как сослуживцы. Парень-конвойный оказался словоохотливым и на вопрос Петра: "Кто такой - этот в черкеске с серебряными газырями?" - ответил, что это генерал-майор кавалерии Чарнота Григорий Лукьянович. Лихой командир и хороший человек.
"Его у нас все любят", - добавил он голосом, в котором слышались тёплые нотки.
Проверку на мастерство Петька прошёл успешно. Когда в одном из сёл нашли хорошо оборудованную кузнецу и Пётр собственноручно отковал четыре замечательные подковы и переподковал командирского жеребца, Чарнота поверил ему окончательно и предложил стать его ординарцем.
Три месяца Пётр и Чарнота были неразлучны. Оба прониклись друг к другу симпатией и если бы не воинская субординация и не возрастная разница - стали бы закадычными друзьями.
Симпатия к этому молодому человеку, почти мальчику, возникла у Григория Лукъяновича сразу - в первую их встречу, когда у костра, очнувшись, тот открыл глаза и взглянул на него. И раньше Чарнота сталкивался с этим феноменом: первый раз в жизни встретишься с человеком, взглянишь на него, в глаза ему и ощущаешь его теплоту только для тебя исходящую. А бывает наоборот - взглянул и чувствуешь неприятное отторжение - не твой он человек, чувствуешь, а не понимаешь: откуда взялось это чувство.
Разлучила почти друзей красноармейская засада, в которую попали 313Чарнота и сопровождающая его полусотня. Генерала вызвали в ставку и он, оставив за себя ротмистра Бережного, поскакал по вызову.
Они шли рысью просёлочной дорогой, когда справа ударил пулемёт. Чарнота приказал офицеру развернуть полусотню и подавить пулемёт, а сам с несколькими бойцами продолжил движение. Из села им на перерез выскочила группа всадников. Пятеро из сопровождения Чарноты (и Петька с ними) пошли на них в атаку. Чарнота властным окриком остановил Петра и приказал следовать за ним. Уже вдвоём они проехали с полверсты и тут натолкнулись на троих красных кавалеристов. Чарнота застрелил из револьвера одного, а Петька начал рубиться с остальными. Чарнота поспешил на помощь и тут один красноармеец изловчился и ударом шашки снёс полморды коню Чарноты. Конь вскинулся на дыбы, обливая всё вокруг своей кровью, а красный, вторым ударом, попытался свалить и всадника. И вот тут Чарнота увидел как Петька, находясь метрах в трёх от него и занятый борьбой со вторым врагом, вдруг вскочил ногами на седло своего коня и прыгнул на противника Чарноты сзади, опрокинув его на землю. Это дало возможность Чарноте вскочить на петькиного коня. В то время, как Петька сумел оседлать коня противника. Прокричав ординарцу команду: "Отходим!", Чарнота пришпорил коня. Обернувшись, он увидел, как Петька рубится с последним красноармейцем, увидел, что правый бок парня в крови, увидел как тот после очередного сабельного удара упал с коня и ещё он увидел что ему на перерез мчится группа красных; увидел всё это, но всё-таки развернул коня, чтобы попытаться спасти ординарца. Конь, повинуясь всаднику, сделал поворот вправо, но почему-то не подчинился даже шпорам и не поскакал к Петьке, а развернулся ещё на девяносто градусов и понёс. Поняв, что время упущено, Чарнота отпустил поводья. Петькин конь не подвёл - он вынес генерала с 314поля боя в расположение своих, далеко позади оставив преследователей.
------------------------------
Так Григорий Лукьянович потерял своего ординарца, спасшего ему жизнь. И вот сейчас - в Москве этот дорогой ему человек предстал перед ним целым и невредимым.
Пётр рассказал, что тогда красные посчитали его убитым. Он до ночи пролежал в траве, а затем пробрался в село и утра дожидался в сарае. Рана оказалась пустяковой - "...напоролся на клинок того красного, который отрубил морду твоему коню. Приютила меня одна сердобольная старушка. Залечил у неё рану и стал пробираться к железной дороге. Попался красным. Повезло, что их отряд состоял из питерских рабочих. Рассказал им - всё как было: ехал, мол, домой из Крыма к папе-рабочему. Махновцы поезд захватили. Работал у них в кузнице, сбежал. Пробираюсь домой в Петроград. Поверили - ведь я им и адрес свой питерский назвал и всё остальное - поняли, что я не вру. Помогли сесть в поезд - всё-таки они приняли меня за товарища по классу".
Пока Пётр рассказывал всё это, Чарнота опомнился:
"Кем стал сейчас Петька? Может идейным коммунистом? И почему он не удивлён, что бывший белый генерал маскируется под крестьянина? Почему он не спрашивает: каким образом белый офицер попал в первое в мире государство рабочих и крестьян?"
315 "Евстратий Никифорович...", - вдруг раздался голос Агафонова и Чарнота побледнел.
Пётр, услышав, что его генерала называют каким-то странным именем, замолчал. Воцарилось очень неудобное для Чарноты молчание, которое он сам и прервал.
"Одну минутку, Клим Владимирович, - сказал он Агафонову, а сам, взяв под локоть Петра, отвёл его в сторону.
"Пётр, - стараясь придать голосу как можно более торжественное звучание, начал Чарнота, - Пётр, мы спасали друг другу жизни. Для меня нет человека на земле роднее, чем ты. Человека мужского рода, - поправился он, вспомнив о Людмиле. - Веришь ты мне? Веришь, что наша дружба, кровью спаянная, не может вот так просто прерваться?"
Петька кивнул утвердительно.
"Тогда слушай меня: мы должны встретиться ещё и в другой обстановке. И тогда мы всё обговорим и я тебе всё, без утайки, расскажу. У тебя есть чем и на чём записать?"
В руках у Петра был портфель из которого он и извлёк чистый лист бумаги и карандаш.
"Пиши", - сказал Чарнота и продиктовал ему адрес толстовской коммуны.
"Теперь дай я твой адрес запишу". Оторвав от того же листа бумаги клочок, он под диктовку Петра записал: "Ленинград, улица имени Войтика, дом ╧15".
316 "А теперь мне нужно ехать. Мы обязательно встретимся. Я напишу тебе и встретимся - или в Москве, или в Ленинграде. Ну, до свидания, друг мой дорогой", - Чарнота обнял Петьку, поцеловал его в правую щёку и, легонько оттолкнув, направился к телеге.
"Григорий Лукьянович, - вдруг услышал он петькин голос и понял: с Климом тоже придётся объясняться, - Григорий Лукъянович, - прокричал Пётр, - прошу тебя, не затягивай с нашим свиданием, а то я весь изведусь!"
Чарнота ничего не ответил, только, обернувшись, ободряюще помахал своему другу рукой.
На телеге некоторое время они ехали молча. Чарнота собирался с мыслями, обдумывал: как лучше начать ему этот, казавшийся трудным из-за своей спонтанности, разговор с Климом. Наконец он заговорил:
"Клим Владимирович, ты же не в коммунистической партии и поэтому легко меня поймёшь и поверишь мне. Я тебе сейчас расскажу всё, как на духу, а там думай как дальше складывать наши отношения".
И Чарнота всё рассказал Агафонову: и что он генерал, и что воевал с красными, и как маялся в эмиграции, и как решил всё-таки попытаться понять, какой путь для России лучше всех или даже найти свой. Агафонов молчал, не перебивая, внимательно слушал. Они уже въехали на территорию коммуны и остановились у их дома. Клим Владимирович слез с телеги, подошёл к Чарноте, который уже начал распрягать лошадь, подошёл и обнял его. Несколько мгновений они стояли обнявшись. Затем Агафонов мягко высвободился из объятий Чарноты и, ничего не сказав, пошёл к дому.317 У Григория Лукьяновича отлегло от сердца и он, облегчённо вздохнув, продолжил распрягать коня. Он понял, что только что приобрёл ещё одного друга, теперь уже, без сомнения, настоящего и верного.