"Вот вы куда загнули!" - возмутился Маурин.
"Да, да ведь Лев Николаевич не зря отверг все религии мира, - перебил его Чарнота, - и выдал своего бога: "Бог-разумение". "Бог-328любовь", "Бог-совесть". И разумение, и любовь, и совесть только в человеке и больше ни в ком. Я встретил у Толстого несколько попыток, намёков на то, что можно отказаться от обязательной составляющей всякого мировоззрения - религии. Он же прямо указывает нам, что изменить мир к лучшему могут только люди с изменённым к лучшему сознанием. У меня сложилось стойкое впечатление, что Толстой искал пути отказа от религии вообще".
"Вы хотите сказать, что Толстой человека богом определил?" - задумчиво спросил Агафонов.
"Ну да, что-то в этом роде. Но современный человек, по Толстому, бог только в потенции. Чтобы начать свой путь к божественному состоянию, человек должен преобразиться и Лев Николаевич даже указывает путь, который приведёт человека к этой цели".
"И вы можете нам сейчас и здесь очертить вехи этого пути?" - спросил Маурин.
"Попробую - не задумываясь, ответил Чарнота. - Веха номер один: отказ от церкви, от той надстройки, состоящей из служителей культа, которая взяла на себя функции посредника между человеком и богом. Людям, по мнению Толстого, такой посредник уже не нужен, ибо всё божественное уже заложено в человеке. Веха номер два: человеку нужно поверить, что его тело есть переходный механизм для воссоединения с высшим духом. Ну, точно также, как из куколки выходит бабочка; "куколка" - это человеческое тело, "бабочка" - это дух. Умирает тело, а из него 329исходит дух, если он к этому созрел. Если человек, живя в теле, правильно растил свой дух, то есть - жил праведной жизнью; только в этом случае его дух, по мнению Толстого, уходит к Отцу=богу. Тут я хочу отметить, что абсолютная уверенность в существовании загробного мира, и что ты туда попадёшь за свою праведность, - может быть вредна. Она как бы стимулирует фанатизм, а религиозный фанатизм много уже человеческих жизней унёс. Веха номер три: человек при жизни в теле должен обрести смысл жизни, а он состоит в том, чтобы служить людям, служить человечеству вообще и отдельным его составляющим в частности. Веха номер четыре: тело служит духу, является инструментом служения, ну точно также, как лопата или мотыга служат огороднику. Духовную жизнь нужно ставить над телесной. Веха пять: чтобы успешно служить человечеству, нужно не противиться злу, то есть, например, не отвечать насилием на насилие ни при каких обстоятельствах. Веха шесть: нужно сделаться созидателем жизни, то есть трудиться, самому создавать и воспроизводить средства для жизни, а не паразитировать на других созидателях, как это делало, например, большинство дворян в России.
Именно созидание годного к потреблению продукта (делание жизни) способствует, например, устройству жизни такому, где ложь отсутствует.
Веха семь: люби всех, а не по предпочтению - "жену, своих детей, родственников люблю". По предпочтению любить легко. Но любить всех и даже врагов своих, очень трудно, но необходимо.
Ну вот, примерно так живи и воссоединишься с богом после смерти 330твоего тела. Другими словами - станешь сам богом", - подвёл итог Чарнота и умолк. Молчали и собеседники. За окном сгустились сумерки. Агафонов зажёг керосиновую лампу и поставил её на стол. Маурин, отхлебнув из чашки холодного чая, встал из-за стола:
"На сегодня, я думаю, достаточно. Мне того, что здесь было сказано, надолго хватит для обдумывания. А на завтра меня власти вызывают. Нужно приготовиться. От этого визита к ним я ничего хорошего не жду. Вот уж и новые паразиты народились. И что интересно: паразиты-то вышли из созидателей, то есть "делателей жизни". Один там рабочий, а остальные бывшие крестьяне - беднота, но какие мерзавцы. Вот уж поменяли одних мерзавцев на других: царских - на пролетарских. Ну, ладно, пойду я".
Он подошёл к двери, взялся за ручку, но остановился; повернувшись, он взглянул на Чарноту и произнёс игривым заговорческим тоном:
"Толковый вы мужик, Евстратий Никифорович; или не мужик?"
"Мужик, мужик!" - в том же тоне отозвался за Чарноту Агафонов и улыбнулся.
-----------------------------
На следующий день состоялось новое собрание в старом составе. Маурин пришёл в плохом настроении и было видно, как ему не терпится поделиться с товарищами чем-то таким, что его угнетает и мучает.
Чарнота пошутил:
"Что ж ты, голубь ясный так не весел? Что ж ты голову повесил?"
Маурину только этого и нужно было - он увидел, что его хотят 331выслушать и разразился гневной тирадой:
"Вот уж гады, так гады! Мы же рассчитались по всем поставкам с государством, а они ещё требуют. Угрожают. Завтра в Москву поеду жаловаться, защиты искать. Да и не в свои дела лезут - отчитайся перед ними: сколько сена заготовили, какие надои ожидаются зимой и как скотину кормлю; сколько молока государству сдам, сколько людей в коммуне и какого возраста, каков их социальный статус и прочее. Кучу бумажек надавали, бланков всяких заполнять нужно будет. С каждым месяцем их количество всё увеличивается. Как будто мне больше делать нечего".
Чарнота попросил уточнить:
"Что значит: "как скотину кормите"? - спросил он.
"Да просто какой рацион у коров - не много ли я каждой собираюсь сена давать. Они и на наше сено хотят свою лапу наложить", - пояснил Маурин. Выговорившись, он умолк.
"Это бюрократия, Борис Васильевич. По другому она работать не может. Дальше ещё хуже будет", - сказал Чарнота.
"Спасибо - утешили, - отшутился Маурин. - Ладно, продолжим наш вчерашний разговор. Вам слово, Евстратий Никифорович".
Чарнота уселся на табурет и вздохнул:
"Боюсь, что и в этом я вас не утешу, Борис Васильевич. Я убеждён, что идея "непротивления", которую в жизни вы пытаетесь реализовать, погубит вас. Новая власть не потерпит, чтобы кто-то из их подданных отказывался от службы в армии, например. И разговор у них с такими 332отказниками будет коротким: чуть что не так - в тюрьму, а то и к стенке. А в тюрьме - тем более валандаться с вами не будут.
"Непротивление" Толстого теоретически прекрасно: тебя бьют, а ты не отвечаешь и тем устыживаешь обидчика. Но это теория. В жизни не так. Если не отвечаешь на удар ударом, то нападающий посчитает тебя трусом или слабаком и с ещё большим остервенением продолжит тебя бить. Не отвечая на удар, ты как бы потакаешь злу, а потакание злу это тоже зло. Вот и получается, что идея "непротивления", при определённых обстоятельствах, сама становится злом.
Но Льва Николаевича Толстого я, всё равно, глубоко уважаю и считаю своим учителем. Как верно он предвидел результаты деятельности революционеров. Он их задолго до 1917 года предупреждал, что нельзя новым насилием победить старое, что на смену старому насильническому правительству революционеры поставят новое - ещё более насильническое, то есть - хуже старого. Вот вы, Борис Васильевич и убеждаетесь в этом, и будете убеждаться ещё не раз. Вон они уже между собой драку затеяли. Пока только теоретически уничтожают оппозицию, но скоро и практически начнут это делать, я уверен. А от этого всем нам плохо будет. Как это в народе говорят: паны дерутся, а у холопов чубы трещат".
Чарнота замолчал.
"Может вы и правы, Евстратий Никифорович, - задумчиво произнёс Маурин, - Ну, что же делать? Как жить?"
333 "Спрятаться в толпе и искать ответы на вопросы. Вместе искать. Вместе легче. Одному плохо", - ответил на вопросы Чарнота.
"Я с ним согласен, - поддержал Чарноту Агафонов. - Открытое непротивление в этой стране сейчас погубит нас всех. Может, умерев, мы и попадём к богу, но преждевременная смерть, я считаю, для человека всегда зло".
Маурин молчал. Видно было с какой интенсивностью работает его головной мозг.