"Кто в воду глядел, мальчики? - спросила она. И не дождавшись ответа, добавила. - Сейчас в чай будете глядеть с моим тортом".
Чарнота усмехнулся и наигранно радостно захлопал в ладоши:
"Согласен в чай смотреть, только не торопись - подождём Ивана".
Людмила кивнула и скрылась за дверью.
Чарнота помолчал, но скоро заговорил тихо и уверенно:
"Какие фортеля история выкидывает. Ворочаются, наверное, те революционеры в своих гробах, которые искренне положили свои жизни за дело народное, за счастье для народа. Да, хорошее счастьице они обеспечили народу, приведя к власти Сталина и его подручных. Ленин 77тоже, наверное, там ворочается. Читал его и обратил внимание, что очень уж он боялся реставрации монархии. А сталинщина и стала чистой воды реставрацией. И получается, что революционеры родили новый вид абсолютизма - наследственная монархия сменилась преемственной. Царь Никита сменил царя Иосифа. Теперь вот Никиту заменили Брежневым - тоже царём под названием Главный секретарь ЦК КПСС".
"Генеральный секретарь",- последовала дружеская поправка.
В прихожей зазвонил звонок.
"Это Иван, пойду открою", - заторопился Пётр Александрович и быстро вышел.
Чарнота остался в комнате. Сидя в старинном кресле, сделанном ещё до революции и принявшим за свою жизнь не один десяток дворянских задниц, Григорий Лукьянович размышлял о судьбе своей родины:
"Как же так - не смогли договориться между собой русские люди? Одним потребовалось физически уничтожить других для того, чтобы жить дальше. Это в России-то, где такое огромное, ещё совсем неосвоенное жизненное пространство. Гнусна человеческая натура, которой важно не абсолютное богатство, не богатство всех, а богатство одного относительно другого - такого же как он. В 1861 году не захотели справедливо распределить землю - и пошло, поехало накапливаться озлобление друг на друга, как нарыв. Вот нарывало, нарывало и прорвалось в 1917. Сколько же это потребовалось лет-то? - Чарнота в уме подсчитал. - Тридцать девять лет до окончания века и после ещё семнадцать, итого: пятьдесят шесть лет. Вот родился мальчик в 1861 году. Подрос и отец ему рассказал, что когда отменили крепостное право, то его с семьёй отпустили на свободу ни с чем. Остались они с женой: с младенец на руках, ещё шесть детей по лавкам, да изба старая соломой крытая. Какая тут свобода! 78Земли - разве что огород садить, но только огородом не проживёшь. Вот и пошёл опять к барину на поклон. А тот куражится: всех не берёт, а с разбором. Кто слишком вольнолюбивый - гуляй, работы для такого нет. А остальным: сделай ему то, сделай это, а денег не платит, а чуть что не по нему - выбирай: или на конюшню под кнут, или на все четыре стороны. Не забыл, мерзавец, как его отец своих холопов на конюшне сёк, вот и ему захотелось. Конечно, теперь от мерзавца-барина можно было уйти. А куда пойдёшь от дома и от детей. Вот и терпел отец, а потом детям его терпеть пришлось. В семнадцатом году терпение кончилось. Дети того, что в 1861 родился, встали на сторону тех, кто из бедняков - таких же как они - голодранцев. А их так много оказалось, что никакая Антанта не смогла с ними справиться. Ведь бились-то бедные с богатыми. Совестливых богатых, которые встали на сторону бедных, совсем мизер был. Так что, виною всему и причиной победы голытьбы стало массовое обнищание населения к 1917 году. Меньшинство зажралось, а большинство им этого не простило..."
Отворилась дверь из кухни и в комнату по очереди вошли Пётр Александрович с подносом, на котором он нёс чайную посуду, Иван с большим чайником в одной руке и маленьким заварным - в другой и Людмила Вениаминовна замыкавшая процессию, несла на большом блюде витиевато украшенный торт.
Сели пить чай с тортом. Иван сразу обратил внимание на женскую красоту Людмилы Вениаминовны и удивился тому, что такая огромная разница в возрасте не мешает, не гасит влечение. Он хотел Людмилу Вениаминовну, и ему было стыдно перед дедом.
А Чарнота, будто почувствовав, что внук думает сею секунду именно о 79нём, попросил:
"Расскажи-ка Ваня, как тебе служится".
"Да ничего хорошего там нет, - обрадованно заговорил Иван. А обрадовался он тому, что подумал: разговор с дедом отвлечёт его от крамольных мыслей. - Гнусностей там много. Я, не преувеличивая, скажу, что если сейчас начнётся война, то на флоте мы сначала друг друга перебьём, а уж потом против врагов начнём воевать; точнее начнут воевать те, кто останется".
Пётр Александрович и Чарнота переглянулись. Отец попросил рассказать подробней. И Иван, как умел, рассказал всё - ничего не утаивая.
Про чай с тортом забыли. Людмила Вениаминовна так разволновалась, слушая рассказ Ивана, что у неё поплыли глаза и она ушла на кухню смывать тушь для ресниц, которая чёрными струйками слёз полилась по щекам.
"А что балетмейстер? Как он себя сейчас чувствует?" - спросил Чарнота.
"Да вроде оправился. Но вот только не знаю: может такое с ним ещё до службы было. Ну, вобщем, на вахту его, бывает, не добудишься. Трясёшь его, толкаешь так, что голова мотается словно подсолнух на стебле - спит как убитый. Или, лучше сказать, не спит, а в обмороке находится. Иногда с койки его приходится стаскивать и будить лежащего на палубе кубрика".
Иван умолк. Все тоже молчали. Чарнота через некоторое время сказал:
"У меня на работе есть знакомый психиатр. Гений в своём деле. Я с ним посоветуюсь. Нужно попробовать помочь парню".
"Что же это творится у нас в государстве рабочих и крестьян, дед? 80Может ты мне это объяснишь? Ведь ты же умный!" - Это Иван сказал голосом с каким-то надрывом. Чувствовалось, что молодой человек вот-вот заплачет прямо здесь - за чайным столом и при всех. Пётр Александрович это понял и, чтобы не допустить психического срыва сына, нарочито грубым голосом громко произнёс:
"Ваня, Ваня, учись не поддаваться собственным настроениям. Человек, не способный собой управлять, может такого в своей голове накрутить, что сам в петлю полезет. Не поддавайся настроениям!" - внушение явно помогло Ивану. Он взял себя в руки и откусил большой кусок торта.
"Молодец, - похвалил его дед, - слёту все понимаешь! А что касается твоей службы, то вот что я думаю: военное дело и дисциплина - понятия неразделимые. Дисциплина и единоначалие нужны ради победы над врагом, чтобы была возможность всю мощь собрать в один кулак. А когда врага нет, то военная дисциплина и принцип единоначалия превращаются в свою противоположность, то есть начинают вредить людям. Ну вот, представь себе, - не знаю даже с чем сравнить. - Чарнота задумался, - Ну вот группа людей тушит пожар: они делают одно дело вместе и подчиняются одному человеку. Тот определяет в каком месте лучше тушить, куда лить воду и направить больше людей и воды. Пожар затушили, а люди продолжают его как будто тушить: льют воду, командир командует ими, они бегают с места на место. Все силы брошены на тушение уже потушенного. Идиотизм. И люди это, если не понимают, то чувствуют и начинают творить всякие глупости. Ну вот, примерно то же самое происходит и в армии, когда нет войны. Врага нет, а люди объединены, как будто идёт война. Глупость? Да! Вот отсюда и перекосы всякие - годочество на флоте, дедовщина в армии, издевательства, самодурство".
81 Иван молчал. Видно было, что он интенсивно обдумывает, сказанное дедом.
"А что же делать?" - наконец спросил внук, так не до чего конкретного и не додумавшись.
Дед тоже не сразу ответил.
"Тебе пока остаётся только терпеть и служить. Отслужишь, вернёшься - вот тогда и будем вместе думать: как сделать так, чтобы советская армия перестала быть тем, чем она является сейчас".