Артемида покачала головой:
— К сожалению, не все так просто. Жизненная сила бога — это величайшая из существующих сил, поэтому, чтобы оживить Аполлона, понадобится огромное количество энергии. А мы…
Она замялась, но тьма за окнами напомнила ей, что сейчас не до церемоний. В конце концов, позже всегда можно стереть память этого смертного.
— В последнее время мы сильно ослабели, — призналась она. — У большинства богов остался лишь минимум силы, достаточный, чтобы выполнять свои функции, но не более того. А у некоторых богов даже этого не осталось. Поэтому если бы, скажем, Посейдон направил свою силу на оживление Аполлона, вероятно, это подействовало бы, но тогда пересохли бы все моря. Да, объединив усилия, мы могли бы оживить его, но в теперешнем состоянии мы не можем пойти на эту жертву: так у нас не останется сил на то, чтобы поддерживать жизнь этого мира. Мы можем вернуть солнце, но потерять все остальное.
— В общем, хорошего мало, — заключил Нил.
— А главное, если это Стикс вырубила его, мы не сможем оживить его, как бы ни старались. Бог не способен отменить то, что сделал другой бог. Вот почему мы не можем восстановить солнце сами — даже если бы у нас было на это достаточно силы, в чем я лично сомневаюсь.
— Так что же нам делать? — спросил Нил.
— Нам? — повторила Артемида.
Нил кивнул. Артемида перевела взгляд на своего брата-близнеца, такого неподвижного и жалкого в своем мертвецком сне. Под угрозой потерять Аполлона она почувствовала, как к ней возвращается любовь и желание его защищать — чего не было уже очень, очень давно.
— Думаю, прежде всего надо отправиться в нижний мир, отыскать реку Стикс и выяснить, ее ли рук это дело и может ли она вернуть все назад, — сказала Артемида. — А если она здесь ни при чем, мы попытаемся уговорить Аида и Персефону, которые тоже живут в нижнем мире, поддерживать существование этого мира до тех пор, пока мы что-нибудь не придумаем.
— Надеюсь, это ненадолго? — дрожа от холода, спросил Нил.
Покачав головой, Артемида ответила:
— Мертвое время отличается от живого.
32
Нила беспокоило не столько то, что ему предстоит спуститься в нижний мир, сколько то, что тело свое придется оставить в квартире. Артемида пояснила, что можно пойти и в своем теле, но в таком случае время для него будет течь, как обычно, а они не могли позволить себе такую роскошь.
Аполлон по-прежнему лежал на диване, укрытый от усиливающегося холода одеялом, поэтому Нил лег в свою кровать и с помощью Артемиды вывел душу из тела.
— Все прошло легче, чем я ожидала, — призналась Артемида. — Вообще-то это странно — обычно, потратив столько силы, я чувствую себя опустошенной, а сейчас даже ощущаю прилив бодрости.
— Я тоже ожидал чего-то более сложного, — признался Нил. Но тут он заметил свое тело, лежащее под одеялом, и сказал: — Жалко, что я не закрыл глаза.
— Тебя никто не увидит. Разве что Аполлон проснется, а ему, если честно, все равно.
— И все же…
— Ладно, нам пора, — поторопила его Артемида.
Нил бросил последний взгляд на свое тело, неподвижностью напомнившее ему куклу, и они вышли из комнаты.
— Надеюсь, мародеры не подожгут мою квартиру, пока нас не будет, — произнес он.
— Ты ничего не почувствуешь, — заверила его Артемида. — И потом, ты уже будешь в нижнем мире, что избавит тебя от необходимости туда добираться.
— Спасибо, вы меня утешили, — пробормотал Нил.
— Всегда рада.
Выйти из квартиры сквозь закрытую дверь оказалось очень просто, однако Нилу все равно было не по себе. «Но так хоть квартира закрыта», — подумал он. Затем ему пришло в голову, что грабители, заберись они к нему, перепугаются до полусмерти, обнаружив в квартире двух коматозников. Хотя что может перепугать кого-то до полусмерти после того, как солнце исчезло с неба?
— А как мы попадем в нижний мир? — спросил он у Артемиды.
— В Айслингтоне есть врата, — ответила та.
— В Айслингтоне?
— Да.
— Как в Айслингтоне?
Артемида не стала объяснять, а лишь ускорила шаг.
Тротуары уже успели покрыться коркой льда, но Нил не испытывал ни малейших затруднений, передвигаясь по скользкой поверхности. Кроме того, он совсем не чувствовал холода. Когда он обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на дом, в котором осталось его тело, у него промелькнула мысль, что примерно так должна чувствовать себя мать, у которой забирают ребенка. Какая-то часть его сознания отчаянно хотела вернуться к телу, но связь между ними уже была разорвана. Нилу показалось забавным, что он до сих пор не задумывался о том, что тело и разум — это разные вещи; теперь же, уходя от своего тела прочь, он осознал, что сильно привязан к нему. Впрочем, слово «привязан» к этой ситуации подходило плохо. После того как он выбрался из тела, все казалось ему каким-то нереальным — наверное, из-за того, что у него не осталось никаких ощущений. Теперь он мог полагаться только на свой разум, что, естественно, обедняло его существование. А еще он даже не представлял, что по Элис тоскует в основном его тело. Да, его разуму ее тоже недоставало, но боль утраты приходилась исключительно на тело. Его скорбь была чем-то вроде болезни, вызывавшей реальную боль в сердце, животе, конечностях… Жар, головокружение, слабость — все это входило в состав того клубка страданий, который он носил в себе после смерти Элис, но сейчас этот клубок исчез. Раньше он тосковал по девушке, а теперь лишь о тоске по ней.