– А ты была изгоем? – без задней мысли спросил Джек, присаживаясь на камень. В голову лезли мысли о собственном детстве – и о времени, которое он провёл в университете. Как сейчас казалось, бездарно. – Ты выглядишь харизматичным лидером, а не аутсайдером.
– Типичные слова популярного мальчика, – с ехидцей откликнулась Ширла. – Нет, Джек, лидером я не была. Меня дразнили жирухой, а ещё я херово училась. И была слишком мало похожа на женщину, которую называла своей матерью.
– Не сочти за домогательства, но у тебя отличная фигура.
– И снова типичные слова популярного мальчика, без обид, – фыркнула она. Но всё-таки покраснела немного; похоже, что комплимент был ей приятен. – До «отличной фигуры» по меркам занюханной провинциальной школы я должна похудеть размера на три, а лучше четыре, чего делать, естественно, не собираюсь. Пошли они в жопу… У меня не то чтобы совсем не было друзей, – смягчилась она и встала на цыпочки, вырисовывая угольком какую-то хитрую закорючку на стыке потолка и стены. – Просто я часто привлекала внимание девочек такого типа, знаешь, которым нужна страшненькая подруга.
Это звучало как шутка, над которой стоит посмеяться, но лицо у Ширлы стало напряжённое, а движения – скованными.
«Она ведь и впрямь ещё подросток, школьница, – подумал Джек рассеянно. – Сколько ей? Шестнадцать? Семнадцать? Восемнадцать?»
Сам себя он ощущал старше на целую жизнь, хотя и отдавал себе отчёт, что в чём-то Ширла даже взрослее его, и судьба её отнюдь не баловала.
– Если ты ещё раз скажешь, что ты страшненькая, я буду осыпать тебя комплиментами, пока не затошнит, – пригрозил он с улыбкой. – Для «страшненькой подруги» у тебя слишком красивые запястья.
– Режим плейбоя? Ну-ну, – хмыкнула Ширла. – Не бери в голову, обычно я кровопийц и манипуляторш отсекала на подлёте, что мне не добавляло хорошей репутации, но с одной вляпалась прямо крупно. Она была такая умная, драматичная, злобная, но с вайбом типа «мы с тобой две стервы, а эти добренькие тупые котятки ничего не понимают». Выслушивала меня, всегда понимала… А потом я вдруг поймала себя на том, что хоть мы типа на одной волне, но постепенно она меня спихивает в какую-то яму, – вздохнула Ширла, опуская руки. И застыла, чуть сгорбившись. – Пока я читала те же книги, что она, и болела за ту же бейсбольную команду, всё было окей. Но если мне не нравился трек, который она скидывала, то начиналось вот это блеянье трагическим голосом: «Тебе не обязательно разделять мои вкусы, я понимаю». И я себя ощущала дохрена виноватой. Если я вставала в девять утра, а она в полдень, мне нельзя было про это упоминать, потому что её это демотивирует; если моё сочинение похвалили, то хвастаться этим нельзя было тоже, ну ты понял. Короче, когда я поняла, что мы обсуждаем только её и её дела, я психанула, и мы поссорились. Мой психолог говорил, что я зря держу в себе гнев, и надо его выпустить, – весело добавила Ширла. – Он не знал, бедненький, что для колдуньи дать волю ярости – это проклясть обидчика. Мама, кстати, разрешила.
– А ты?
– Ну, я попросила перевести меня в другую школу. Очень трусливо, да?
– Ты спрашиваешь это у человека, который буквально сбежал от проблем.
Ширла неестественно, скрипуче рассмеялась, а потом вытолкала его из пещеры, чтоб не мешал работать. Выглядела она при этом как человек, который рад был возможности выговориться… но ужасно смущён собственной откровенностью.
Репетируя свою роль, Джек не меньше дюжины раз пробежался по маршруту, пока не выучил каждый поворот, каждый камешек на пути. Сирил в это время музицировал в стороне, но на удивление тихо: он что-то прицепил к скрипке, и звук сделался приглушённым. Вообще это больше походило на медитацию, чем на подготовку, но Джек не совался к нему, рассудив, что крепкие нервы во время такой авантюрной операции – едва ли не основной залог успеха… Эшлинг, видимо, тоже больше для собственного успокоения, сопровождала Ширлу. Только Альфреду Россу делать было, кажется, особенно нечего, и он просто сидел на верхушке покатого валуна и наблюдал за тем, как садится солнце.
Наконец основные приготовления были завершены.