О, на сей раз она и впрямь выглядела как королева.
В сером замшевом наряде с зелёными вставками, напоминающем нечто среднее между деловым костюмом и охотничьим; с короной из веточек и янтаря. На плечах у неё лежал зелёный шёлковый плащ, и ветер красиво раздувал его.
Когда Жюли заговорила, все замолчали, и вряд ли это было проявление её волшебной силы…
Жюли здесь любили.
Из-за дурацкого волнения Джек пропустил начало речи – да и середину тоже. У Жюли был приятный тембр, волевой, но не агрессивный. Легко было представить, как она выступает в суде, приводит аргументы в защиту, парирует…
«Она была хорошим адвокатом, – осознал он вдруг. – Действительно крутым, как в фильмах».
Ей легко удавалось держать внимание публики и без колдовства. Она повышала тон в правильных местах – и в правильных местах говорила тише; слова были простыми и доходчивыми.
И ещё ей явно это нравилось; может, она капельку скучала по судебной практике.
– …вечная память и почёт тем, кто отдал жизнь, чтобы отвести беду. Мы не сможем вернуть их; можем только не забывать. Но и это много. Вы – вы все, кто пришёл в эту деревню и кто вырос здесь – знаете цену памяти. Воспоминания ранят; но они же дают смысл, становятся источником силы.
Каким-каким, а сильным Джек себя не чувствовал – да и с удовольствием бы кое-что забыл.
…если б не помнил очень ясно, каким было лицо Альфреда, когда тот говорил о своих сыновьях, позабыв самое страшное.
Потерянным; не понимающим, зачем он здесь.
– Эй, – вдруг ткнула его в спину Ширла, зашипев. – Ты что, спишь на ходу? Иди!
И Джек понял, что Жюли договорила и все смотрят на него.
Он сделал по помосту шаг, два, три – в глаза бил свет и путал мысли. Потом остановился и принял их рук Жюли награду, золотую пластинку-лепесток, подвешенную на цепочке-жгуте. Море людей – невидимых в темноте, за ярким заревом фонарей вокруг платформы, но стоявших так близко, что ощущался жар множества тел – заколебалось; кто-то захлопал, кто-то засвистел или затопал… Джек взмахнул рукой, поблагодарил всех собравшихся и ляпнул что-то в духе «так поступил бы любой, кто знает, что такое милосердие и доброта».
В этот момент он вовсе не верил в собственные слова.
Победа над спригганом ощущалась случайной; все награды и «спасибо» – незаслуженными.
Наверное, поэтому он сбежал с помоста и попытался затеряться в толпе при первой возможности.
Конечно, у него не вышло.
– Джек! – окликнул его знакомый голос, и сильная рука ухватилась за полу лисьего плаща. В голове промелькнула здравая, но, увы, запоздалая мысль, что хорошо было бы завязать на поясе узел, отводящий взгляды. – Ты умеешь танцевать?
– Э-э… да? – обернулся он.
Это была Грейс; она улыбалась – и, судя по румянцу на щеках, успела попробовать горячее вино, которое раздавали у жаровен.
– Не бойся, не со мной, я-то ещё не в форме для танцев, – добавила она. Взгляд у неё на мгновение померк; Джеку подумалось, что, возможно, она вовсе не физическую форму имела в виду. – Сам понимаешь, мужчин, тем более молодых, красивых и здоровых, тут дефицит. А плясать и веселиться всё же хочется… Тем более Жюли вернула тем, кто сюда пришёл, голоса. Только на эту ночь, – Грейс помолчала. – Знаешь, оказывается, для многих посмеяться в голос – редкое удовольствие.
От костров и фонарей рябило в глазах; пахло вином и мясом, шкворчащим на углях, а ещё поджаренным хлебом и почему-то осенними листьями, диким лесом. Небосвод, оранжево-алый на западе, быстро темнел – ясная полоска сужалась, тускнела; зато проступали звёзды, яркие и колючие, особенно на востоке.
Злой луны видно не было.
– Пойдём, – ответил Джек, на мгновение прикрывая глаза, и вдохнул полной грудью. Холод ночного воздуха; жар пламени; голоса и смех… Всё было таким реальным, таким настоящим, что голову вело. – Только, наверное, местных танцев я не знаю, хотя и видел, как пляшут в таверне. И я бы прихватил что-нибудь перекусить.
– С этим проблем не будет. Особенно для тебя. Ты же герой, – ответила Грейс очень серьёзно.
– Вот кем я никогда не хотел быть, поверишь ли, так это героем…
Они переходили от жаровни к жаровне, и Джек пробовал то, что ему предлагали. Поджаристые пышные лепёшки; копчёный сыр; колбаски, нашпигованные таким количеством пряностей, что острота вышибала слезу… Яблочный сидр был сладким и пощипывал язык.
Искры летели к небу.
Потом его учили танцевать – немолодая, но юркая женщина, чем-то похожая на Эшлинг, и другая, с повязкой на правом глазу, говорившая так тихо, словно ей становилось жутко от звука собственного голоса. Сначала движения казались сложными, но потом Джек втянулся – и вот уже лихо отплясывал у костра.