«Ну так потому я тебе его номер и дала, бросай курить, дорогая. Могу подарить пачку мятных леденцов, с ними принцип тот же, что и с сигаретами — раскрываешь упаковку, засовываешь в рот, "поджигаешь" при помощи языка и сосёшь. Только не сплёвывай, конфета может обидеться», — конечно, сообщение было написано с юмором, но Генри в ответ написала, что желает два фунта конфет и как минимум один клубничный леденец на палочке. Между словом пришлось напомнить, что «тот самый» она видела в магазине со взрослыми сладостями — конфета представляла собой эрогированный пенис, пускай и имела в длину сантиметров десять.
Завтра нужно было ехать в колледж, потому пришлось на выдохе отказаться от ужина, автоматически ответив на материнское «Бог тебя покарает!» привычным «Бога, блядь, не существует», только сказано это было шёпотом, чтобы и сёстры ничего не слышали. Генри выключила почти полностью телефон, поставила его на зарядку и пошла мыться — и пускай это не заняло много времени из-за того, что позади ещё стояли в очереди остальные члены семьи, что тоже хотели вымыться и пойти спать. Девушка, правда, долго ворочалась и вздрагивала — будто бы гудок поезда раздавался, как она только закрывала глаза, сигнализируя о такой опасности, что ей и не снилась, как бы иронично это ни звучало. Лишь ближе к двум часам ночи удалось заснуть, повернувшись к стене и подперев со всех сторон одеяло, чтобы холодный воздух не мог проникнуть к телу и огладить её своими мерзкими пальцами.
Порой сны — не место, где люди чувствуют себя в безопасности. Порой сны — это жуткие монстры, призванные поселить в душе страх и желание, чтобы это дерьмо случилось с кем-то другим.
Лили порой рассказывала о своих кошмарах: то она не могла убежать от какого-то чересчур страшного дерьма, то просто падала в воду и не могла пошевелиться, то кругом пахло кровью и разложением, а она сама гнила изнутри. Если бы Росс рассказала это матери семейства Ферроу, то, с вероятностью в сто процентов, наткнулась бы на слова «тебе стоит пойти в церковь и покаяться, грешница, Господь так тебе говорит о том, что пора очиститься от греха, что ты на себя взяла». Генри прикола ради сказала нечто похожее, и Лили начала у себя в голове прокручивать каждый грех, которым была «отяжелена душа»: жадность, гнев, зависть, похоть, обжорство и лень, как ни странно, гордыней особо не страдала, и это было очень странно. Ферроу задумалась тогда тоже, поняв, что страдала примерно всем, даже в храм с подругой пошла, отсидела службу, сходила на исповедь, но никакого прикола очищения не поняла — как трахалась безбожно (как же это иронично звучит в контексте) с парнями, так и продолжила с ними гулять.
— Знаешь, нам точно нужно сопоставить с собой семь добродетелей, — Лили тогда открыла интернет, чтобы посмотреть, что это вообще такое, и, прочитав, захохотала, разочаровавшись. Список этот был не особо большим, но странным и непонятным, потому что то, что там было написано, никак не билось с двумя девушками. — Мужество, надежда и любовь у меня точно есть или были. А у тебя чего?
— Надежда, редко, но есть, — Генри фыркнула на список и поняла, что из порочного круга ей не выбраться, всё равно всплывёт какое-то дерьмо, что забьётся в фибрах души, скажет «привет, дорогуша, а вот и я» и заставит задохнуться.
Вот и Генри казалось первое время во сне, что она задыхалась от рук, что сомкнулись на её шее и не давали доступа к кислороду, и единственное, что она перед собой видела — два глаза-уголька, на дне которых таилось вселенское зло. Её пальцы безрезультатно пытались отпихнуть от горла это странное нечто, но потом попытки прекратились, и странные прикосновения тоже — теперь девушка падала бесконечно глубоко, пока наконец-таки в лопатки что-то не вонзилось с такой силой, что пришлось вздрогнуть всем телом. Генри понимала, что находилась во сне, самостоятельно решала, что будет делать сейчас, как двинется и кому что скажет, но вместе с тем всю её странно мотало, будто бы кто-то дёргал за ниточки и говорил, что ей нужно идти туда, а не туда.