Все эти столетия он пытался с помощью илирта отыскать Алувьен, но илирт упорно не откликался на элирт, и Илэр уже начал подумывать о том, что Тьма уничтожила тот кусочек элирта или умерла. И вот совсем недавно, после встречи с ней в Виван-оль-Ниль, илирт указал местонахождения убийцы. И темный эльф убедился в том, что теперь он вновь может находить ее, как только захочет.
Илэру очень хотелось бы быть в то время, когда убьют убийцу Алувьен. Как же ему хочется увидеть ее мертвой! Сколько лет он ждет! Но ничего, он дождется!
На всякий случай, я огородила наше место привала защитным и скрывающим куполом. После сегодняшнего, во мне взыграла такой силы паранойя, что я хваталась каждый раз за оружие, стоило мне только услышать подозрительный шорох. Шальер, лежа рядом со мной вновь в образе черного волка, насмешливо фыркал и подкалывал меня по каждому поводу. Даже получив по носу, он не прекратил издеваться надо мной. Я сидела возле костра, нахохлившись, как большая ворона, держа клинки в руках и положив заряженный арбалет рядом с собой. Больше меня врасплох не взять.
— Да ладно, — зевнул оборотень, переворачиваясь на спину и с удовольствием потягиваясь, — расслабься, здесь никого в радиусе десяти километров нет, кроме неразумных зверушек.
— Как они смогли подобраться так близко? — не слыша его, бормотала я, невидяще уставившись в костер, — как? Может, маскирующие амулеты? Наверняка. Я идиотка! Идиотка!
— Только сейчас об этом узнала? — с невинным выражением морды поинтересовался Шальер, а потом, подумав, обернулся во что-то пушистое и небольшое, лег ко мне на колени.
Признаться, я едва не подскочила и не перерубила его пополам. Дьявол, нервы вообще расшатались. С тихим мурлыканьем, Шальер потерся об мое колено.
— Успокойся, — мурлыкнул он, щуря свои золотистые глаза.
Я со вздохом, признав, что мне действительно стоит немного успокоиться, начала его рассеянно гладить по спине, и оборотень натурально, совсем как кошка, начал мурлыкать. Подумав, я сняла перчатку, чтобы почувствовать шелковистость его шерстки. Действительно, как теплый шелк. Шальер, разомлев от моей ласки, перевернулся на спину, подставляя свой живот, и довольно жмурился. Я тихо засмеялась и покачала головой.
— Тебя сейчас можно спокойно убить, — с усмешкой произнесла я, почесав его за ухом.
— И тебе не жалко такую симпатяшку? — огромные, золотистые глаза, в которых плескалась беззащитность, уставились на меня.
— Мне никого не жалко, — передернула я плечами, и меня пробило на откровение, — знаешь, Шальер, мне порой кажется, что вся моя жизнь сплошная война. Обрывочные воспоминания постоянно наполнены битвами. Да и я, признаться, не смогу перестать убивать, если вдруг смогу уйти с пути убийцы. Сражения часть меня, как бы это я не отрицала. Мне ТРЕБУЕТСЯ постоянно убивать, потому что….хм, даже не знаю, как это объяснить.
— Ты просто создана для войны, — облизнулся оборотень, ловя бархатными лапками мою руку, — вспомни, когда ты чувствуешь себя…когда ты становишься сама собой, — он чуть уколол меня своими коготками и, слизнув выступившую кровь, чуть фыркнул, — пряная.
Я задумалась. Действительно, а когда я становлюсь сама собой? Постоянно мне приходиться сдерживать себя, чтобы не причинить вреда окружающим. Ведь только когда я дерусь с достойным противником, моя душа начинает радоваться, словно забыв о своих ранах. Только когда я слышу, как мои и чужие клинки начинают петь стальную песню и вышибать друг из друга колючие искры, снимаются все мои ограничения, и я могу стать сама собой. Я живу битвой, в ней смысл моей жизни. Тогда получается, что у меня тихой жизни не может быть. Дорога и кровь, не важно нужна она мне будет или нет, позовут меня, я, не раздумывая, с радостью уйду, бросив всех. Я действительно не смогу перестать быть убийцей. Просто это не то что призвание, это моя судьба.
— Я убиваю не только тогда, когда мне это нужно, но и тогда, когда мне хочется, — медленно произнесла я, взвешивая каждое слово, — ты прав, я рождена для войны. У меня никогда не будет спокойной жизни. Я убийца по жизни, и у меня нет дороги назад.
— Ты огорчена? — серьезно посмотрел на меня Шальер, перестав играться, — ты огорчена тем, что будешь убивать всю свою жизнь?
— Нет, — твердо произнесла я, — я не грущу по этому поводу.