Андрей Дашков
Игры шестидесятилетних
В этой долине молчания
Нет родственных душ.
Хорошо обставленная комната с высокими окнами, погруженная в уютный полумрак. В камине весело резвится огонь. За столом женщина и двое мужчин. Один из них – филолог, бывший преподаватель местного университета. Его жена погибла в автомобильной катастрофе восемь лет назад. Второй – совладелец посреднической фирмы, вовремя удалившийся от дел. Женщина – вдова профсоюзного деятеля регионального значения. У всех троих приличный счет в банке. Все трое – примерно одного возраста, им за шестьдесят. Знакомы они с юности. Когда-то (но в разное время) женщина была любовницей филолога и коммерсанта.
Обеспеченная старость. Внешне вполне благополучный закат.
Их единственный враг – скука, поэтому большую часть времени они проводят втроем. Этой привычке лет пять, хотя до этого все трое безвыездно жили в одном городе.
Идея устроить небольшое представление приходит коммерсанту в голову ненастным вечером двадцатого декабря. Всю бессонную ночь он сомневается, а на следующий день уже определенно знает, что идея недурна.
Во всяком случае, вдова и филолог принимают ее с восторгом.
– Неплохо, неплохо, – говорит преподаватель и благосклонно потряхивает своей седой шевелюрой, лишь немного поредевшей на темени. – Все сделаем так, будто нам снова по двадцать!
– Ну, а как же это будет выглядеть? – позволяет себе усомниться вдова. – И потом – мой муж… Ведь он давно умер.
Коммерсант машет руками.
– Ты ничего не поняла. Это будет нечто вроде мелодрамы.
– И, во всяком случае, – никакого одиночества, – подхватывает филолог. – За это, черт побери, надо выпить.
Поставили шампанское в лед.
– Отлично, – соглашается вдова. – Никакого одиночества. Это все, что мне нужно. – Она смотрит в высокие черные окна, за которыми беззвучно падает снег. – Кто бы мог подумать…
– Что? – переспрашивает коммерсант.
– Ах, – она смеется. – Это я о себе. Разве могла я подумать сорок лет назад… – она не заканчивает фразу.
– В этом ты вся, – улыбается коммерсант. – Утраты становятся для тебя утратами как раз спустя сорок лет.
– Утрата – это не более, чем ощущение, – изрекает филолог, склонный к педантизму в определениях. – А одиночество – образ жизни. Нет, я уже чертовски стар.
– Ну что ты, – вдова проводит ладонью по его обрюзгшей щеке. – Ты еще достаточно молод. Спустя сорок лет мы можем позволить себе небольшое сумасбродство.
– Нет-нет, я – за. Надеюсь, я снова буду иметь у тебя успех.
Каждый из них внимательно прислушивается к издевке, прозвучавшей в словах другого.
К полуночи роли распределены. Вдова благосклонно принимает ухаживания филолога и коммерсанта и, в конце концов, предпочтет кого-нибудь. Но кого? Им кажется, что эта тайна – лекарство от одиночества и пустоты.
– Смотрите же, – предупреждает вдова. – Здесь должен быть не легкий флирт, а бо-о-ольшая любовь. Вы должны подарить мне целый мир, сияющий, немного таинственный и огромный, в котором будет все – приключения, любовь, страх, ошибки юности и тоска по несбыточному, и…
– О, дорогая! – восклицает филолог. – Ты требуешь от нас того, чего нет и быть не может… В наши годы, во всяком случае…
– Это не по правилам, – протестует коммерсант. – Вы портите игру в самом начале. Забудьте о том, что вы надели маску. Поступайте так, будто все происходит на самом деле, впереди у вас – вечность и больше всего вас тревожит расположение нашей очаровательной дамы, – он подмигивает филологу так, как подмигивал в молодости, когда хотел намекнуть на свои любовные победы.
– Приношу свои извинения. Я меланхолик по натуре. Надеюсь, дама оценит это по достоинству?..
В два ночи мужчины расходятся по домам.
Всю следующую неделю они играют в эту нелепую игру, играют настолько самозабвенно, насколько вообще можно играть. Но один изъян все же есть. Они слишком спешат, пытаясь вогнать всю прошлую жизнь в узкие рамки отпущенных им лет и вновь пережить безвозвратные ощущения юности.
Квартиры коммерсанта и вдовы превращаются по их желанию во дворцы, где они встречают друг друга, в холлы гостиниц, в ревущие пространства городов, аэропортов и вокзалов, словно спрессованные временем, и, как ни странно, они перестают испытывать эту придавливающую к земле скуку, вопиющее отчаяние и ощущать бессмысленность их прошлой судьбы.
Изредка кому-нибудь из них приходит мысль об абсурдности происходящего, но тот, кто высказывает ее, объявляется нарушившим правила игры и карается немилостью возлюбленной или же возлюбленных.
Коммерсант сияет, чувствуя, что сделал, наконец, нечто важное для себя и своих партнеров.
К концу недели на свет извлекаются старые фотографии. Странное дело – всех троих вовсе не поражает собственная молодость и красота. Филолог так и заявляет вдове:
– Безусловно, ты была очаровательна, но, честное слово, ты и сейчас недурна!
– Да она же похорошела! – подхватывает отставной коммерсант. – Бог ты мой, каким я был размазней!