Повторю, я был в тот миг ошеломлен. А так как и шелома на моей бедной голове вовремя не оказалось, то мои мыслительные процессы, во всяком случае, тогда находились в зело пагубном состоянии. Так и вышло, что, спеша на первое свидание с Люси, вместо букета цветов и бутылки винца, местного пенистого, я приобрел букет бутылок и один местный, похожий на пенис, цветок. Что, впрочем, не худшим образом сказалось на тех пикантных делах и жгучих деталях, о которых я пообещал вам не рассказывать.
Лишь придя через продолжительное время в себя - на короткий миг, - я понял, что хрома-сома, пусть здесь и единственное место в изученной Галактике, где его добычу ведут чуть ли не открытым методом, конечно же, не при чем. А просто мне надо было избрать другой, теперь единственно оставшийся у меня метод поиска: проследить по архивам газет известия о прибытии на Драйбург определенных людей и постараться проследить их жизненный путь до сегодняшнего дня. Хотя, если это и впрямь они предлагают листкам типа «Эгалитэ» или «Фратернитэ» бредятину в защиту равенства - против братства - и наоборот, то на кой они кому на земле теперь сдались, с такими-то завороченными извилинами!
Но, по крайней мере, потом будет как отчитаться.
Это-то «потом» меня и сгубило.
Едва ли не окончательно. Но - все по порядку!
Потом, как вы понимаете, ласковые гибкие ручки и нежные трепещущие ляжки Люси. Арлен и их подруг ввергли меня в океан удовольствий или море разврата, это уж как сами пожелаете себе представить. Но - молчу. Слово дал. Вам же.
Был, правда, в этом приливе эротической вседозволенности и небольшой отлив, обнаживший островок платонической любви (да нет, не нормальной педерастической! А в том идеальном смысле, который в это понятие как-то вложили и до сих пор вкладывают!).
Встретил я в один из вечеров невысокую гибкую девушку с длинными пепельными волосами и удивительными пестро-серыми огромными глазами под классически разметнувшимися тонкими черными бровями. Причем пестринка в этих - казавшихся такими большими и теплыми! - зрачках, как я выяснил в тот же вечер, прогуляв с ней о поздней ночи и напросившись на кофеек, эта удивительная, салютами взрывающаяся пестринка могла быть то доверчиво голубой, то гневно зеленоватой, то, в редких случаях, вдруг - золотисто-озорной. И призывной - как мне показалось, пока я допивал кофе. Ладно, на этот раз я обманулся, но украсть из моих воспоминаний проведенный с ней тихий, спокойный и безбедный вечер, печаль и серьезные ноты нашем разговоре, наши сплетенные руки - украсть все это могли только психиатры из Службы Безбедности. Хотя и не помню, о чем именно мы разговаривали в тот нежный вечер.
Но девушка эта - а звали её Алекс, - обладала многими удивительными способностями, хотя в чертах её лица не было ничего способного удивить, кроме классической соразмерности всех линий в целом: в меру широкий рот, нижняя губа чуть толще верхней, как этого требуют античные каноны, не слишком широко, но и не близко посаженные глаза. Но одно из свойств её характера заключалось в заразительной какой-то, спокойной рассудительности. Точнее, в рассудительном, успокаивающем воздействии на того, кто с ней общался. Так, мы встретились и сразу же начали беседу, когда я находился еще под ярким впечатлением четверостишия, как раз прочитанного мною в одой из газет - красной ли «Либертэ», или какой другой, не имело значения, эти дебильные четыре строчки могли быть напечатаны в любой из трех конкурирующих газет, так верно они передавали единственную общую ноту в настрое всех трех конкурирующих изданий:
«Скучно без счастья и воли.
Жизнь бесконечно длинна.
Хоть бы убили кого-нибудь, что ли...
Чаша с краями полна!»
Помню, как я, кипя от возмущения, не покраснев, прочел ей эту интеллектуальную порнографию. Она же только шире распахнула внимательные серые глаза, спокойно сказала:
- А ведь ты верно подметил, что некоторые, такие и подобные им, речи, стихи, публикации вполне можно, в межпланетном праве, приравнять к оружию массового уничтожения...
...И таким участием к моему возмущению быстро его, возмущение это, свела не нет, упокоила. О чем мы говорили дальше, как я уже отметил, просто не помню, моё негодование угасло, даже волнение утихло, слова потеплели, и, в тот ласковый вечер, мы, разговаривая, казалось, просто обнимались всеми теми словами, что мы говорили друг другу.