Собственно, это и есть язык морлоков, который Уэллс не удосужился выучить, а мы – понять.
Обратная ситуация – эволюция морлоков в элоев – произошла у любимых авторов уже третьего поколения. Братья Стругацкие смогли убедительно показать, как это происходит и почему из этого ничего не получается.
Каждый, кто, как я, помнит книги Стругацких на-изусть, знает, что элоями у них были младшие научные сотрудники, для которых они и написали эту сказку. Она обещала построение коммунизма в одном отдельно взятом институте, который Солженицын называл бы “шарашкой”, а Стругацкие – “НИИЧАВО”. Девизом нового Телемского аббатства служило название книги: “Понедельник начинается в субботу”. Другими словами, работать интереснее, чем развлекаться. Казалось бы, этот тезис больше подходит угрюмым пролетариям морлокам, но их здесь нет. Старый конфликт в духе времени заменялся новым – бюрократическим: одни творят, другие им мешают.
Стругацкие воспели труд и вывели одурманенных им морлоков из подземелья под яркое солнце Мира Полудня. Убрав классовые противоречия за счет всеобщего торжества увлекательной работы, фантасты вырастили нового человека. Но и ему нельзя доверять до конца, как обнаружили авторы, обдумав свой проект.
Люди будущего, даже если их не называть “коммунарами”, как это делали Стругацкие вначале, все- таки легкомысленны, доверчивы, смешливы и напоминают элоев – подросших персонажей из “Незнайки в Солнечном городе”. За ними нужен присмотр взрослых, которые работают в секретной полиции, неизбежной и в Мире Полудня.
Тайным агентом добра служит Румата из повести “Трудно быть богом”. В “Обитаемом острове” наиболее влиятельный персонаж – Странник, он же Рудольф Сикорски из организации, которая, пока аббревиатуру не распознала цензура, называлась Комиссия Галактической Безопасности. Все разновидности органов в этих книгах играют одну роль. В них служат рыцари добра, охраняющие нас от нас же. Мы же себя знаем и догадываемся, как опасны люди, оставленные на произвол своей бездумной воли и греховных соблазнов. И чтобы исправить человеческую природу, писателям пришлось отказаться от нее.
Так у зрелых Стругацких появились “метагомы”, они же “людены”, взявшие себе имя из книги Хёйзинги “Homo ludens” – “Человек играющий”. Отменив труд, пусть свободный, желанный и творческий, они заменили его Игрой. Мы не знаем ее правил, более того, нам недоступны ее цели, возможно, и потому, что у игры их вообще нет. “Что же все-таки такое – метагом? – спрашивают у одного из них. – Каковы его цели?.. Стимулы? Интересы? Или это секрет?” – “Никаких секретов”, – отвечает тот, но на этом фонограмма прерывается.
Ясно лишь то, что, поднявшись над всем земным, забыв о руинах, которые мы считали прекрасными городами, людены вылупились из людей, чтобы парить во всей Вселенной, ставшей им не домом, а игровой площадкой. Как говорит еще с ужасом кандидат в метагомы Тойво Глумов, “Как только они превратят меня в людена, ничего (НИЧЕГО!) человеческого во мне не останется”. Но и он поддается соблазну войти в их число.
Сверхлюдям-метагомам не угрожают морлоки. Новые элои окончательно разорвали генетическую связь с ними, наконец отделавшись от всего человеческого. Вся жизнь люденов, говорит один из них, вне Земли: “Черт побери, не живете же вы в кровати!”
Мне кажется, что Стругацкие, считавшие Уэллса своим первым учителем, смогли бы оценить эту параллель, но не обрадовались бы ей. Во всяком случае, когда я спросил Бориса Натановича, можно ли считать американцев в Ираке “прогрессорами”, он положил трубку.
Литература так ловко притворяется жизнью, что часто подбивает выносить из себя уроки и применять их на практике. У меня это всегда плохо получалось. Вот и сейчас, приняв деление на морлоков и элоев, я обнаружил, что оно, как всякий классовый подход, неприменимо к конкретной жизни – моей. (Этим я сам себе напомнил персонажа Борхеса, который написал книгу “Как ввести в шахматы девятую пешку и почему этого делать не следует”.)
Иногда, впрочем, мне кажется, что я встречал элоев, – среди богемы. Легкомысленные и непостоянные, они, как Леша Хвостенко, жили там, куда попали, и, на манер пресловутой стрекозы, не заботились о зиме, считая, что она все равно не наступит. По-своему они были правы – иначе им бы не выжить в таком климате. Но я никак не могу считать богему бездельной, как элои. Напротив, она одержима трудом, кипит энергией и отвечает за перепроизводство стихов, картин и песен, не заботясь о рынке.