Не умея разделить чужой энтузиазм, я – единственный в церкви – смотрел на происходящее со стороны и сидя. Буря чужих эмоций меня скорее угнетала, чем вдохновляла. Но это была моя проблема. Остальные, смеясь и плача, испытывали глубокий восторг. Я никогда не видел столь открытого проявления религиозного чувства, способного, как оно, собственно, и должно, буквально вывести человека из себя.
Когда мы покидали церковь, со мной прощались как с родным, ставшим свидетелем высокого праздника. Важно сказать, что в церкви белых было двое. Я и персонаж с наивной картины, старательно изображавшей сразу всю священную историю: Саваоф, Адам с Евой, Христос с Богоматерью – все, разумеется, черные. Зато белее лилии был джентльмен в райском саду. Лакированные ботинки скрывали копыта, фрак – хвост, цилиндр – рога, во рту у него была толстая сигара, из кармана вываливались зеленые доллары.
Австралийские аборигены, сохранившие самые древние представления о потустороннем, считали, что души умерших восходят на облака, откуда иногда возвращаются на землю, но в таком случае меняют цвет кожи и становятся белыми. Когда коренные жители Австралии впервые встретились с европейцами, они сочли их всех выходцами с того света.
Обнаружив, что даже у черта есть национальность или хотя бы раса, я навестил столицу американской нечисти. Она расположена в поселке Сонная Лощина на берегу Гудзона, неподалеку от Катскильских гор. В 1645 году здесь поселились первые европейцы, подданные Новой Голландии. Через двадцать девять лет эти земли отошли англичанам, но на карте остались прежние названия, в меню – приторные пышки, в могилах – предки. На замшелых надгробиях еще можно различить имена с приставкой “ван”, но одна могила выглядит оживленной. Возле нее снимаются поклонники, прижимающие к груди книги лежащего под плитой Вашингтона Ирвинга.
Первый американский писатель ввел национальную версию сверхъестественного в литературный обиход Нового Света, ибо разделял потребность молодой страны в корнях. Взявшись за эту задачу, Ирвинг открыл голландцев и написал героикомический эпос нидерландской Америки, которая “зиждилась на широкой голландской основе безобидной глупости”. Отчасти описав, отчасти выдумав предысторию Америки, Ирвинг снабдил ее тем, без чего не обходился Старый Свет, – нечистью, с которой мы приучились жить со времен питекантропов. (Даже сегодня в Исландии, знаменитой не только вулканической, но и сверхъ- естественной активностью, прямая дорога часто вдруг виляет, чтобы объехать жилище эльфов. Местные в них уже не верят, но еще не хотят беспокоить.)
Вторая колонизация Америки, свидетельствует Ирвинг, позволила заселить ее не только бледнолицыми, но и их фантазиями: “…корабль доставил из какой-то старой, одержимой призраками европейской страны целую колонию зловредных духов”.
Однако прижиться они смогли лишь в глуши голландской Америки. Голландцы Ирвинга, как старосветские помещики, сидят на месте, ненавидят прогресс и не хотят меняться, как это происходило в местах, не подходящих для призраков. Именно оттуда, из остальной Америки, в рассказе Эдгара По явился черт, чтобы разрушить идиллию голландского городка Школькофремен, где не верят, что “по ту сторону холмов хоть что-нибудь есть”. “Жеманный франт” во фраке, “с аккуратными папильотками в волосах”, напоминающими рога или скрывающими их, взобрался на колокольню и проделал с башенными часами “что-то неподобающее”. В полдень они пробили тринадцать раз, чем скомпрометировали предыдущие двенадцать ударов.
Проделка черта навсегда разрушила правильную размеренность безгрешной жизни, которую вели голландские поселки, где все менялось так медленно и неохотно, что, живя в одном из них, Рип ван Винкль умудрился проспать американскую революцию.
Американские призраки обычно являлись людям на корабле с саваном вместо паруса. Чаще всего в Новом Свете привидениями служили жадные бюргеры, павшие солдаты, иногда без головы, и пираты, зарывшие сундуки с награбленным в укромном местечке, ставшем со временем островом сокровищ под названием Манхэттен.
В мире русской нежити всё иначе. В него меня ввел Синявский, который сам был похож на домового, книжки подписывал “с лешачиным приветом” и щедро делился опытом обращения со сверхъестественными, но привычными существами.
По Синявскому, русская нечисть была не грозной, а домашней, вроде мышей или тараканов. Андрей Донатович клялся, что встретил водяного, странствуя на байдарке по северным озерам, и научил, как привязывать домового к стулу, чтобы тот отдал спрятанную вещь.