— А теперь, товарищ полковник, своими словами, пожалуйста…
Оперативка длилась минут двадцать, но Голубкову показалось, что прошло не меньше часа. Наконец Волков сказал:
— Таково задание в общей форме. Все материалы вам будут розданы. Изучайте. Начальником группы назначается Александр Николаевич Нифонтов. Курировать вашу работу буду лично я. Дело сверхсрочное. Если вопросов нет, все свободны.
Вопросов ни у кого не было. Как ни странно. Ну и дела!
Вернувшись к себе, Голубков минут пятнадцать простоял у окна, анализируя услышанное и по привычке пытаясь выделить главное, но не почувствовал ничего, кроме усилившегося раздражения. «Объект особой социальной значимости». «Треугольник интересов». «Нестандартно сложившаяся ситуация заставляет нас искать нетрадиционные подходы к разрешению проблемы». Тушите свет!
Голубков пересек коридор и без стука вошел в кабинет Нифонтова. Тот сидел за столом и листал какое-то пухлое досье.
— Послушай, Александр Николаевич, у меня такое ощущение, что я все это время газетную бумагу жевал. Он всегда так ставит задачи? «Несанкционированное перемещение объекта»!
— А как, по-твоему, он должен был сказать?
— Да так и сказать, как есть.
— Ну-ну, сформулируй.
— Пожалуйста. Задача: выкрасть с территории некоего ближневосточного государства объект особой социальной значимости и доставить в Россию. И все понятно.
— Ты по-солдатски рассуждаешь.
— Я и есть солдат.
— А тут нужно быть и дипломатом. Скажи тебе «выкрасть», ты и отдашь такой приказ. А если не выкрасть, а выманить? Или угрозой заставить вернуться в Россию? Или создать условия, при которых он сам захочет вернуться? Или еще как? «Выкрасть» — это как раз последний вариант, крайний. Твоя задача — переместить объект. А как ты это сделаешь — решать тебе. Верней, всем нам.
— Что это за ближневосточное государство? — спросил Голубков.
— Кипр.
— А кто этот объект?
— Аркадий Назаров.
— Какой Назаров?.. Погоди. Тот самый?
— Тот самый.
— Который во время первого путча вытащил с биржевиками российский флаг в сто метров и нес его к белому дому?
— Он.
— И который…
— Да.
— Но он же погиб! Вместе с сыном. При взрыве его яхты где-то в Германии.
— В Гамбурге.
— Правильно, в Гамбурге. Еще перед первым туром выборов. Об этом во всех газетах было, и по телевизору передавали, сам видел.
— А заметки, что он уцелел, не видел?
— А были?
— Были. В наших газетах — мельком. На Западе, конечно, побольше.
— Как же я мог их пропустить? — озадачился Голубков.
— Потому что тебя это не очень интересовало, — объяснил Нифонтов. — А кого интересовало — не пропустил.
— Каким образом ему удалось уцелеть? Яхту же вдребезги разнесло!
— Его выбросило через фонарь капитанской рубки на соседний сухогруз. Рано утром сухогруз снялся с якоря и ушел в Испанию с грузом удобрений. Матрос обнаружил Назарова среди мешков. Отправили вертолетом в госпиталь в Бельгии. Там он назвался чужим именем. Поэтому не сразу нашли.
— А как нашли?
— Вычислили. В частной клинике под Цюрихом уже года три лечится его вторая жена, Анна. Яхта, кстати, тоже называлась «Анна». Он должен был ей сообщить, что остался жив. Ну, понятно: чтобы с ума не сходила от горя. Он и позвонил, из госпиталя, как только немного оклемался. Наши звонок перехватили. Остальное — дело, как говорится, техники. Да он после госпиталя и не скрывался. В Париже дал пресс-конференцию. На вопрос, кого подозревает в покушении, ответил: у него есть предположения, но доказательств нет, поэтому воздержится от комментариев. После этого попытался исчезнуть. На частном самолете перелетел в Афины. Самолет арендовал его друг и компаньон Борис Розовский, в Гамбурге он называл себя Петровым. Оттуда переплыл на Кипр. Но наши уже глаз с него не спускали.
— Наши — кто? — спросил Голубков.
— Ну, кто. Какие-то детские вопросы ты задаешь.
— «Контора»?
— Я тебе этого не говорил.
— Они и взрыв устроили?
— Да. И двоих потеряли. Радиста — его внедрили в команду яхты еще в Англии. И второго — он под видом бармена проник на борт и заложил бомбу.