— Другие в мои годы закончили вузы, — сказал раздражённо Виктор. — Мне уже двадцать пять. Ужасно много, не правда ли?
— И чего ты злишься? — удивилась Жанна. — Знаешь, когда мне было пятнадцать лет, я думала, что в двадцать лет буду старухой. А теперь — сколько осталось? Несколько месяцев. И старостью кажутся уже тридцать. И так, наверно, всю жизнь…
Она серьёзно и открыто взглянула на Виктора.
— Но у тебя не так. Ты молод и, наверно, очень силён. Мне никогда не приходилось ехать с тобой, когда ты за рулём. Я почему-то даже не могу себе этого представить.
— Это так просто, Жанна. Поэтому ты не можешь себе представить. За спиной грохочет кузов, и всегда пахнет бензином. А дорога — она разная бывает.
— Когда у меня будет выходной, отвези меня куда-нибудь. Всё равно куда.
— Я не могу тебе обещать даже этого. Езжу только по нарядам, и обычно в непримечательные места: посылают на станцию, в Дерумы, в Сельхозснаб, в Заготскот, на базар.
— Всё равно, — сказала Жанна. — Я поеду с тобой хоть в Заготскот или в Саую. А назад приду пешком…
— Лучше я свезу тебя на мотоцикле.
— У тебя есть? — живо спросила она.
Виктор засмеялся.
— Ещё нет, но будет. Коплю деньги. Думаю к осени купить. В школу каждый вечер не находишься пешком.
— Ты собираешься учиться? — удивлённо воскликнула Жанна.
— Вот видишь, ты удивляешься. Я говорю, что слишком стар, и боюсь, что ты станешь смеяться…
— Ой! Почему же я должна смеяться? Гундега тоже собирается учиться. Значит, зимой у меня будут две Мирги — Гундега и ты!
— А как ты сама?
— Что — сама?
— Ты собиралась изучать геологию.
— Да… Наверно, всё-таки не буду. Знаешь, я почему-то не совсем уверена, что мне надо изучать геологию. А учиться вообще, без твёрдой уверенности… не знаю…
— Раньше ты рассуждала иначе.
— Да, да, Виктор, — поспешно ответила она, — ты прав. Видишь ли, я пошла на ферму просто так, временно. Сначала помогала Олге, потом втянулась, кое-чему научилась. Без увлечения, без особого восторга. Работала — и всё. А совсем недавно я увидела, как мёртвый поросёнок задышал в руках Олги.
— Как это — мёртвый?
— Задохнулся. А она его оживила. И ещё двоих. Ты понимаешь, Виктор? Взяла мёртвого и оживила. И как будто это самое обычное дело… Только мы с Гундегой и Арчибалд видели это…
— Ты не представляешь, как ты прекрасна, Жанна! — тихо сказал Виктор.
Она с изумлением взглянула на него.
— Вот ещё! Почему?
— Я люблю слушать, когда ты рассказываешь, о чём ты думаешь.
В этот самый, казалось бы, неподходящий момент проклятый петух, всё время сидевший тихо и спокойно, вдруг забился с такой силой, что закачалась корзинка.
— Цып, цып, цып, петенька, — пыталась утихомирить его Жанна. — Цып, цып, цып!
Петух с минуту прислушивался, но, убедившись, что за ласковыми словами не последовало ни горстки зерна, ни хлебных крошек, обиженно забормотал своё ко-ко-ко, царапая когтями дно корзинки и стараясь столкнуть тряпку, покрывавшую корзину сверху.
Виктор в душе проклинал его.
Дома рыжего опять заперли в сарайчик. Но утром Жанна, открыв дверь, увидела, что петуха и след простыл. Куда мог исчезнуть петух из запертого на засов сарая? Хорьков в Межротах не было. Олга только пожимала плечами, Арчибалд подозрительно хмыкал.
— Куда ты его девал, Арчибалд? — настаивала Жанна. — Признайся!
— Я и пальцем его не тронул.
— Клянись!
— Клянусь. Хоть я его терпеть не мог, этого твоего крылатого драчуна, но, во всяком случае, не настолько, чтобы в четыре часа утра, затемно, ходить по посёлку с петухом под мышкой. Кто-то, по-видимому, ненавидел его сильнее, чем я.
Арчибалд хитро поглядывал на сестру, но та вдруг отвернулась и больше никому не надоедала расспросами.
Под вечер на ферму прибежала Мирга и спросила у Гундеги, где Жанна. Она сообщила ей, что петух заявился домой с самого утра. Такой довольный, всё поёт и поёт. Её прислала мать — как Жанна посоветует с ним поступить.
— Оставьте у себя, — ответила Жанна.
Даже Гундега заметила, с каким облегчением она это сказала. Это почувствовала и сама Жанна, и потому она сдержанно прибавила:
— Подержите хотя бы до осени, пока подрастёт другой петух.
Глава двенадцатая
Кто виноват?
Кто знает, почему так получилось, но в этом году вишнёвые деревья Межакактов не оправдали надежд Илмы. На полуголых нижних ветвях весной не было ни листьев, ни цвета. Когда-то на вишнях красовались крупные ягоды. Нынче не то — мелкие, сухие, зато, правда, сладкие, как мёд.