— Но вы же сами собирались просить пристрелить её.
На минуту Илма опешила. Ей казалось, что милиционер водит её по лабиринтам вопросов, она идёт, идёт и вдруг чувствует, что заблудилась.
— Я… я потом уже раздумала… — ответила она, понимая, что слова её звучат не очень убедительно.
Милиционер протянул ей справку.
— Возьмите на память.
Илма так и не разобралась, что могли означать эти слова. Ей казалось, что в них кроется недоверие, что они таят в себе невысказанную угрозу. Она боялась сейчас всего, каждого движения, слова, взгляда этого человека.
Глава тринадцатая
Новый Нери
Тревога за Виталия Ганчарика понемногу улеглась. Хотя мальчик всё ещё находился в больнице, искусанная нога, за которую вначале даже врач боялся — будет ли она сгибаться в колене — понемногу заживала.
Спустя несколько дней после посещения милиционера у Илмы произошёл неприятный разговор с лесничим. Начался он с невинного обсуждения дальнейших планов прополки посевов, а закончился ехидными вопросами и замечаниями: не держит ли она зверинец, питомцы которого хватают за горло всякого случайно забежавшего в усадьбу ребятёнка, и действительно так ли уж плохи дела у Илмы, что она не может купить для собаки новый ошейник и цепь. Надо выполнять норму, тогда и на нужду не придётся жаловаться.
Илма вернулась домой почерневшая от злости. Даже пройдя двенадцать километров до дому, она нисколько не успокоилась и не остыла. "Раззвонили, проклятые!" — мысленно ругала она сама не зная кого. Под вечер она поехала в поселковый магазин за белым хлебом и сразу почувствовала, как изменилось к ней отношение соседей. Обычно приветливая продавщица не обмолвилась ни одним лишним словом, только "пожалуйста" и "спасибо", а остальные покупатели, главным образом местные колхозники, открыто избегали разговаривать с ней.
"Как будто я чесоточная", — подумала Илма.
Когда она тут же, в магазине, подошла к знакомой женщине, та на глазах у всех повернулась к ней спиной. Кровь бросилась Илме в лицо.
— Что это с тобой, узнавать перестала? — спросила Илма, сообразив, что глупее получится, если она вообще ничего не скажет.
Соседка обернулась.
— У меня тоже трое детей, и я не хочу, чтобы кого-нибудь из них… так же, как младшего Ганчарика… — и вдруг, не сдержавшись, перешла на крик: — Ах ты, змея в юбке! Накопила богатство и не знаешь, как его уберечь?! Поймала дикого волка, привязала к порогу! Вместо того чтобы мальчишку за озорство розгой по заднице постегать, зверя на него спустила!
Все находившиеся в магазине молча смотрели на них, и в этом молчании чувствовалась поддержка той, которая сейчас кричала на неё, Илму.
— Идите к чёрту! — крикнула, наконец, визгливым от злости голосом Илма. — Мой дом, моё богатство! И ничего вы со мной не сделаете!
Схватив мешок с хлебом, она перебросила ремень от него через плечо и выбежала вон. Как только за ней захлопнулась дверь, из магазина донёсся громкий гомон, заговорили все сразу. Илма чувствовала, что ей вслед смотрят, она даже ощущала на себе осуждающие, сердитые взгляды и старалась держаться прямо, подняв голову.
"Нищие! Отребье! Завистники!.." — каждым ударом каблука о щебень дорожки она точно высекала искру — новое презрительное прозвище тем, оставшимся…
Ей пришлось немало повозиться с мотором, прежде чем он запыхтел. Но не успела она отъехать метров двадцать, как он опять заглох. Илме почудилось, что она слышит насмешливый хохот. Она загорелась злобой к мотоциклу, верно служившему ей всю жизнь. Ей хотелось бить, пинать его ногами, как упрямое животное… если бы…. если бы это не выглядело смешно. Здесь, на обочине шоссе, почти в центре посёлка.
С большим трудом она добралась до дому.
Этот случай глубоко запечатлелся в памяти Илмы, он был словно надпись на камне, где слова могут лишь зарасти мхом, но полностью уничтожить их не в силах даже время. Каждый раз при воспоминании об этом Илма вся загоралась. Нет, не стыдом, не сожалением, а острой ненавистью ко всему миру, раскинувшемуся за пределами Межакактов, миру, который не может испепелить тлеющая в ней вражда.
Наконец-то Илма вздохнула с облегчением, узнав, что "за отсутствием доказательств" ей ничего не угрожает за пораненного Виталия Ганчарика. Опасения понемногу забылись. И тут опять произошло нечто такое, о чём Илма не однажды подумывала, но что пришло неожиданно — как всегда приходит беда.