Гундега неожиданно засмеялась, теперь уже свободно, непринуждённо, и откинула со лба волосы.
— Только политика? Но это же неправда! — воскликнула она, легко коснувшись пальцем книги. — К примеру, Шолохов. У него всё есть — люди, любовь, жизнь…
— Кто это такой? — спросила Илма и увидела широко раскрытые изумлённые глаза Гундеги.
— Шолохов?! Это знаменитый писатель.
— Где мне их всех знать… — помедлив, нехотя сказала Илма.
Гундеге даже не верилось — неужели есть люди, которые не знают Шолохова?.
— Я ведь в современной школе не училась, — пояснила Илма, отвечая на её недоумение.
Гундега хотела сказать, что и её бабушка не училась в современной школе и вообще нигде не училась. Но промолчала. Илма может обидеться…
— Знаете что, тётя! Я вам тоже дам почитать! — живо воскликнула она и, прежде чем Илма успела возразить или удержать её, очутилась у комода и, опустившись на колени, начала выкладывать книги из нижнего ящика на пол. — Та, что у меня на столе, — вторая книга «Поднятой целины», ещё не переведена на латышский язык. Но у меня есть «Тихий Дон» на латышском языке. Увидите, вам понравится. Где же она? Я их сложила по авторам, но никак не найду. Ремарк есть, Толстой есть… Ага, нашла…
Она вскочила, отряхиваясь, и, растрёпанная, улыбающаяся, протянула книгу Илме.
— Какая толстая… — Илма покачала головой и неуклюже пошутила: — Писатель получает деньги, а другие должны потом мучиться…
Лицо Гундеги выразило недоумение.
— Как это — мучиться?
— Ну, надо всё это преодолеть.
— Но ведь это…
Не умея подыскать нужные слова, она стояла, протягивая том Шолохова, а на лице её было написано огорчение и одновременно недоверие ко всему услышанному.
— Но ведь это… — начала было опять Гундега, и тут Илма прервала её:
— Напрасно ты искала, Гунит! Разве есть у меня время прочитать такую книгу? По вечерам я иногда читаю, когда не спится. Прочтёшь страницу, и, смотришь, глаза слипаются. А на следующий день хоть убей — не помню, о чём читала. Когда был жив муж, мы изредка ездили в Дерумы смотреть спектакли. Это дело другое. Несколько часов — и всё кончено, посмеёшься до упаду. Не то что с книгой — сиди над ней целыми днями и неделями, пока доберёшься до конца…
Протянутая рука Гундеги опустилась, она отвернулась и, присев на корточки, принялась убирать книги, молчаливая, подавленная. В её движениях уже не было прежней живости, когда каждая вещь играет в руках и сама ложится на нужное место.
Илма зевнула.
— Пора ложиться. Утром рано — в лес. Поставили меня на рубку кольев для виноградников. Это прибыльная работа, не то что чёртов хворост или дрова.
Гундега обернулась.
— Не понимаю — разве другая работа не прибыльная?
Илма громко расхохоталась.
— О господи, какая ты наивная! Ну, за колья просто больше платят…
— Ах, вот как! — отозвалась Гундега уже без интереса.
— Вот всё думаю, когда лучше поехать в Дерумы с поросятами. Надо только заранее договориться насчёт короба. Не мешало бы позвонить туда и узнать, в какой цене нынче поросята.
Гундега, задвинув ящик, поднялась.
— Ложись, Гунит, и ты. Испортишь глаза при лампе, придётся ходить в очках, как сове. Да и завтра всё будет валиться из рук. Ты у меня, наверно, частенько по ночам читаешь?..
Гундега не ответила.
— Два дня — и лампа пустая, — продолжала Илма. — Так мы на одном керосине разоримся. С неба ничего не падает, — последние слова она хотела превратить в шутку, по по выражению лица Гундеги поняла, что получилось грубо.
Гундега вопросительно-тревожно взглянула на Илму.
— Я ведь только о твоём благе забочусь, — примиряюще сказала Илма, ещё раз зевнув.
Гундега погасила огонь, но ещё долго лежала, уставившись открытыми глазами в темноту. Ей почему-то было очень тоскливо.
На следующий день вечером Фредис, выпрягая лошадь, увидел Гундегу во дворе и крикнул ей:
— Встретил Матисоне!..
Она подошла ближе, думая, что он скажет ещё что-нибудь, но Фредис молча возился со сбруей.
— Я уберу, — предложила Гундега.
Она унесла сбрую, повесила под навес и вернулась.
— Да, — продолжал Фредис, как будто только что вспомнив, — встретил. Спрашивала о тебе. Интересовалась, почему ты не была на праздничном вечере в честь Октября…