Приподнявшись на локте, она задумчиво смотрела на окно, за которым в темноте ничего не было видно.
— Здесь хорошо… Иногда отодвинешь занавеску и наблюдаешь, как кипит жизнь на шоссе. — Жанна виновато улыбнулась, точно стыдясь своих слов. — Матисоне и Арчибалд целыми днями на работе, а я одна без дела валяюсь, и такая тоска возьмёт, что хоть волком вой. Знаете, мне сегодня пришло в голову, что, может быть, человеку совсем не обязательно куда-то вечно спешить. Достаточно знать, что такая возможность есть. Стоит лишь пожелать — встанешь и уйдёшь. А если есть дорога, всегда есть и возможность. Ояр Вациетис в одном из своих стихотворений говорит — нужно всегда находиться в дорожном настроении, словно сидишь на чемодане на станции. Хорошо сказано, мне это очень понятно. Вы читали?
Гундега покачала головой.
— Я здесь очень мало читаю. Газет не получаем и вообще…
— Почему?
Гундега промолчала. Прислушавшись к музыке, спросила:
— Это Чайковский, да?
— Да.
— «Лебединое озеро»?
— «Спящая красавица».
В глазах Гундеги мелькнула досада.
— Даже это успела забыть. А ведь когда-то знала.
На миг лицо её посветлело, точно его озарил солнечный луч.
— Знаете, Жанна, у нас в Приедиене был точно такой приёмник, как у вас…
— «Заря».
— Да. Но когда я переезжала сюда, тётя Илма предложила продать его, потому что у неё есть хороший приёмник.
— И в самом деле есть?
— Есть-то есть. Но по нему слушают только воскресную церковную службу из Швеции и иногда по вечерам — «Голос Америки».
— И всё?
— Как-то однажды я включила приёмник, когда передавали концерт Баха. Тётя Илма сказала, что это пустое бренчанье, от которого болит голова. И надо беречь батарейки…
Гундега говорила безразличным тоном, будто о чём-то не касающемся её. Помолчав, чтобы собраться с мыслями, она снова заговорила:
— Сегодня была возле вашего клуба. Стояла и смотрела. Подумала о том, что для проезжих это всего лишь красивое здание. Но если бы они знали, как его строили, после работы, по ночам, бесплатно…
— Да… — с завистью сказала Жанна. — Я тоже опоздала к этому. Романтика!
— Я как-то рассказала об этом тёте Илме, — продолжала Гундега. — Не верит, смеётся. Кто же, говорит, пойдёт работать без денег.
— Но вы, Гундега, ведь тоже работаете бесплатно!
— Я?! — с искренним изумлением воскликнула девушка. — Я там живу, питаюсь, мне покупают одежду. Купили материю на блузку…
— Вам этого достаточно? Давайте, Гундега, перейдём на «ты». Что мы «выкаем», как чужие? Тебе хватает того, что ты получаешь в Межакактах?
Гундега не отвечала.
— Ты комсомолка?
— Нет, — ответила она. — Отличницей не была, организаторских способностей нет. Такой уж характер — нуждаюсь в подталкивании. Мне никто не предлагал вступить…
— Всё равно, — с жаром сказала Жанна. — Уходи оттуда, кто тебя держит?
— Куда? — откликнулась Гундега точно эхо.
— Ну, приходи хоть сюда! Арчибалд!
Он появился в дверях, уже без фартука.
— Гундеге негде жить. Что ты скажешь, если она перейдёт жить к нам? — начала без обиняков Жанна.
Арчибалд пристально взглянул на Гундегу, глаза его за толстыми стёклами очков казались сердитыми, но он сказал:
— Если нужно, потеснимся.
— Это неправда, — поспешно возразила Гундега. — Жанна говорит неправду! У меня есть где жить, и сюда я не пойду. Не хочу никого стеснять. Что я буду здесь делать?
— Работать, как я и Арчибалд.
На мгновение глаза Гундеги загорелись надеждой, но затем погасли.
Гундеге вспомнилась незначительная мелочь. Это случилось вчера. Она увидела, как из дрожащих коричневых сухих рук Лиены выскользнула на пол глиняная миска и разбилась. Илма сердито закричала: «Ты, мать, стала ужасно невнимательная! Разбить мою миску для сдобного теста!» И тихий, еле слышный голос Лиены: «Ах, если бы ты знала, Илма, как я безумно устала…» Сердце Гундеги дрогнуло от острой жалости. К ней пришло тяжёлое, гнетущее сознание: она не имеет права оставить Лиену, взвалить на неё — измученную, слабую — ещё и ту работу, которую делает она.
Пусть существует на свете Приедиена, пусть существуют Межроты и уютная комнатка Жанны! Гундега не может никуда уйти. И даже мелькнувшая недавно, на почте, смутная надежда показалась ей сейчас детски наивной и даже постыдной…
— Нет, благодарю, я всё же не приду, — твёрдо сказала она, и для Жанны осталось непонятным, о чём Гундега думала в этот короткий миг.