— Что ты так смотришь на меня? — вдруг спросила Дагмара. Она вставляла последнюю свечку и смотрела на Гундегу сквозь зелёные ветви ёлки. — Не припоминаешь? А я хорошо помню, как таскала тебя по двору на закорках. А когда я запрягла Дуксиса в санки и хотела тебя покатать, ты захныкала. Помнишь?
Гундега помнила это смутно, как сквозь туман, скрадывающий очертания людей и предметов.
— Я испугалась этого, как его — Дуксиса… — она виновато улыбнулась. — Я вообще собак…
— Эх ты, трусишка! Может быть, и Нери боишься?
В широко открытых глазах Гундеги метнулся испуг.
— Ужасно боюсь, — чистосердечно призналась она. — А ты разве… нет?
Дагмара громко засмеялась.
— Глупышка, ведь это я его притащила сюда.
— Ты?
— Конечно! Года два — нет, три года назад. Он был ужасно хорошеньким щенком, добродушный такой.
— Добродушный! — Гундега криво усмехнулась.
— Почему тебе смешно?
Гундега рассказала о случае с Лишним, вновь переживая ужас и омерзение.
Дагмара слушала с недоверием.
— Этого не может быть! — горячо воскликнула она, когда Гундега кончила.
И, прежде чем Гундега успела возразить или предупредить её, Дагмара схватила с вешалки поношенный пиджак Фредиса и выбежала во двор. Гундега в одном платье выскочила следом. Нери лежал, положив морду на лапы, и выжидательно глядел на Дагмару.
— Не надо! — вскрикнула Гундега, но Дагмара, не обращая внимания, приближалась к собаке.
Вдруг Нери вскочил и бросился на Дагмару. Гундега испуганно вскрикнула и тут же умолкла — пёс, положив передние лапы Дагмаре на плечи, старался лизнуть её лицо, а она, тихонько посмеиваясь, увёртывалась от него.
— Нерит, щеночек, перестань! Нерит!..
Скрипнула дверь. Гундега оглянулась: на ступеньках крыльца стояла Илма.
— Не-ри!
Окрик не был громким и сердитым, по подействовал на собаку как удар. Нери съёжился и ощетинился. Медленно, бессильно соскользнули его лапы с плеч Дагмары, глаза разом потускнели. Пёс огляделся вокруг тупым, невидящим взглядом.
— На ме-сто!
Звякнула цепь. Низко опустив голову, он потащился в конуру.
— Дагмара, ты сумасшедшая, — произнесла Илма, вздохнув с облегчением. — Это же настоящий зверь!
Дагмара стояла молча, отвернувшись. Когда Илма и Гундега посмотрели на неё, они заметили, что Дагмара плачет. Она стояла в своём чёрном шёлковом платье и залатанном пиджаке Фредиса посреди оттепельной грязи, и грудь её судорожно вздымалась.
Гундега съёжилась, как недавно Нери, и бросилась бежать. Она не сознавала, куда бежит. На ней было только платье, на ногах тапочки. Всё равно! Всё равно! Коса растрепалась на ветру, и она бежала с развевающимися волосами, похожими в сумерках на светло-жёлтое знамя.
Через некоторое время она остановилась, почувствовав, как пульсирует кровь на шее, в ушах и как бьётся сердце. Сквозь шум леса она услышала торопливые грузные шаги. Между деревьями замелькал слабый свет фонаря.
Гундега опять бросилась бежать. Все недавние ощущения — сочувствие к Дагмаре, острая жалость к Нери, протест против Илмы — смешались, слились воедино, превратились в страх, в смутную боязнь. Она боялась самих Межакактов, и эта боязнь гнала её вперёд, как занесённый над спиной кнут: прочь, прочь, прочь…
Наконец она выбилась из сил, словно заблудившийся усталый ребёнок. Хотелось упасть на землю, прижаться к ней и ничего не слышать, ни о чём не думать…
Чья-то рука крепко схватила её за плечо, и голос Илмы сказал:
— Славу богу!
Она повела Гундегу домой, но девушка от чрезмерной усталости словно оцепенела в тупом равнодушии ко всему.
Дверь дома была настежь открыта. Дагмара на крыльце, обжигая пальцы, пыталась зажечь второй фонарь, которым обычно не пользовались. Увидев идущих, она небрежно бросила горящую спичку, и та с шипением погасла.
Илма ничего не объясняла, да никто её и не спрашивал ни о чём.
Через открытую дверцу печи виднелась груда раскалённых углей, по которым то и дело пробегали голубые язычки огня. Угли то темнели, то вновь раскалялись, послушные порывам ветра. Как хорошо смотреть на тлеющие угли…
Кто-то снял с неё мокрые тапочки и принёс другие, сухие. Гундеге показалось, что это была Дагмара. Повернула голову — Илма. Они теперь были вдвоём в комнате. В углу темнела ёлочка с весёлыми разноцветными незажженными свечами. От неё шёл лёгкий смолистый аромат.
— Ты останешься олово топить, счастье угадывать? — тихо спросила Илма.
Гундега вяло покачала головой и сказала голосом усталого ребёнка: