Но ведь он направляется прямо сюда. Пройдёт мимо? Нет? Нет!
Гундега не чуяла под собой ног, и люди как будто расступились — может быть, и верно расступились? Она не осмеливалась взглянуть Виктору в лицо и только чувствовала его широкие, большие руки — так же спокойно они лежали на руле автомашины, когда он вёз её из Сауи…
В эту минуту, наверное, смотрит на них во все глаза весь наполненный людьми зал. Почему она только что не чувствовала под собой пола? А теперь он притягивал её как магнит. И всё тело вдруг отяжелело, стало неповоротливым. Ей казалось, что она вот-вот упадёт, заденет за что-нибудь и упадёт и все будут смеяться над ней. Она огляделась. Круг уже полон танцующих. Все кружатся, и всё кружится…
Гундега ухватилась за руку Виктора.
— Ой, я больше не могу! Голова кружится.
— Какой же колдун освободил вас из Межакактов? — смеялся он.
— Как вы сказали? — переспросила она. Потом ответила: — Дагмара.
— Мне это оказалось не под силу…
Гундега не знала — насмешка это или сожаление. На лице его играла открытая, добродушная улыбка и больше ничего.
— Вы мне каждый раз кажетесь другой, — добавил он. — Тогда, в машине, — маленькая восторженная девочка…
Гундега покраснела.
— …потом, в лесу, вы были до такой степени расстроены, что убегали от каждого встречного.
Она смутилась ещё больше и всё же спросила:
— А сейчас?..
— А сейчас выглядите совсем серьёзной и взрослой, только вот косичка…
Она невольно потрогала свою косу, лишь теперь сообразив, какая у неё смешная, тонкая коса, настоящий мышиный хвостик.
— Вам не нравится?
— Нет, почему же. Вам она, пожалуй, к лицу. Если бы ещё на конце завязать бант…
Гундега совсем смешалась:
— Но мне уже исполнилось семнадцать лет.
— По виду столько не дашь, — чистосердечно признался он. — Пятнадцать, самое большее — шестнадцать…
— В самом деле? — спросила с отчаянием Гундега. Как и всех недавних подростков, её болезненно задевал каждый намёк на то, что она выглядит моложе своих лет.
Виктору минуло двадцать пять, он уже успел забыть эти ощущения и потому с искренним удивлением сказал:
— А что в этом плохого?
Гундега обиженно промолчала.
Танец кончился. Гундега пошла искать Дагмару. Пробравшись через толпу незнакомых людей, она остановилась в коридоре у открытого окна подышать свежим воздухом. Взглянув на своё отражение в тёмном стекле, увидела смотревшие на неё грустные детские глаза и тонкую жалкую косичку на плече.
Ей вспомнились чьи-то слова о том, что юноша приглашает на первый вальс любимую девушку. Теперь это показалось ей насмешкой.
«Пятнадцать, самое большее — шестнадцать…»
Очень жаль!
— Если Жанна вечно болеет ангиной, то это совсем не значит, что и вам надо болеть! — ворчливо сказал за её спиной Арчибалд, словно он был старым врачом-педантом, а не зоотехником — недавним выпускником сельскохозяйственной академии. — Пойдёмте-ка танцевать. Во всяком случае, с точки зрения медицины, это полезнее, чем разгорячённой стоять у раскрытого окна.
Арчибалд танцевал неплохо, но… Теперь это был обычный танец — и только. И музыка была совсем обыкновенной, и ёлка, и освещение. И почему-то всё время то кто-нибудь налетал на них, то они сталкивались с другими парами…
— Жанна тоже здесь? — спросила Гундега.
— Дома.
— Опять больна?
— Проиграла пари.
— При чём здесь пари?
— Мы заключили такое пари — кто проиграет, не идёт на вечер.
— Вот как! — поразилась Гундега. — Из-за чего же вы поспорили?
— Она утверждала, что в моей комнате нет порядка, устроила генеральную уборку, и я потом никак не мог найти ни записной книжки, ни запонок, ни выходной сорочки. Она уверяла, что этих предметов вообще в комнате не было. Вот мы и поспорили.
— И вещи нашлись?
— А как же! Записная книжка каким-то образом очутилась в кармане её халата, рубашку она сама выстирала, а запонки оказались в шкатулке с редкими марками.
— И всё-таки вам бы следовало пожалеть её.
— Пробовал. Но она не согласилась. Пари есть пари. Будет сидеть дома, закалять характер и лечить склероз.
— Но ведь у неё ангина! — напомнила Гундега, решив, что Арчибалд оговорился.