Фредис сидел и, разговаривая старческим голосом, прощался с ещё более старым сараем, куда сквозь дырявую крышу заглядывала голубоватая мерцающая звезда.
— Нехорошо дурно говорить о покойниках, — продолжал он. — Ну, я и молчал, забыл уже об этом. Только если кто начнёт ворошить грязными руками мою жизнь… Ведь с этой самой Маргриетой мы полюбили друг друга ещё давным-давно, когда она здесь батрачила, но отец — ни в какую. Так и осталось. Куда бы мы делись — нищие, голые, ведь дом наследовал Фрицис, как старший сын. Потом Маргриета вышла замуж, а теперь овдовела.
Слышно было, как Фредис вздохнул.
— Мы теперь, конечно, будем вместе, но это уже не то, что могло бы быть прежде. Два угасающих старых человека. Тогда отец обещал учить меня. Фрицис получил дом, а я вместо школы — вот что! Кукиш я получил.
Козлы опять жалобно скрипнули.
— Надрывался на работе при жизни отца. Трудился от зари до зари в то время, как Фрицис в главной зале Межакактов поил немцев, работал в поте лица, когда Фрицис с бандитами скитался по лесам. А теперь батрачу у этой суки. Довольно!
Он вдруг вскочил:
— Чего я сижу, как дурак! Холопская привычка в крови… Говорит со мной председатель, а я стою, понурив голову. Председатель удивляется: почему я стою, согнувшись в три погибели? Тьфу ты, самому стыдно… Вызывают меня на праздничном вечере за получением премии. Надо подняться на сцену. Не иду, прячусь за спинами других. Как будто кто-нибудь может ткнуть меня пальцем в грудь и сказать: «Кривой Фредис!», как говорил отец… Хватит!
Пропустив вперёд Гундегу, Фредис вышел из сарая, заботливо закрыл дверь. В комнате он начал собирать вещи, гремя ящиками шкафа и скрипя чемоданом.
Илма беспокойно заворочалась на стуле, собираясь встать. Услышав, что Фредис уже надевает сапоги, она всё-таки встала и вышла к нему.
— Алфред!
— Что ещё скажешь, госпожа? Проститься пришла?
— Как же ты пойдёшь ночью, Алфред? Куда?
— Не всё равно тебе — куда? Лишь бы ушёл.
— Тебя никто не гонит… — проговорила Илма, не зная, что сказать.
— Ты думаешь, что мне обязательно нужно дожидаться, пока выгонят? — отозвался Фредис, запихивая в чемодан сваленное кучей бельё и пытаясь закрыть его.
Илма замялась.
— Мог бы остаться хотя бы до этой… как её — до свадьбы.
— Никакой свадьбы мы устраивать не будем. Сходим в сельсовет, и всё. Женились бы мы лет тридцать назад, тогда бы другое дело. А теперь чего уж… старики…
— Смотри, какая судьба! Женишься на той самой Гриете через столько лет. И всё равно никакого богатства не будет ни у тебя, ни у неё. Как и тогда. Если уж она со своим покойным мужем не нажила ничего, так с тобой тем более…
— Маргриета вырастила троих детей. Это лучше, чем богатство.
— Да, конечно, — уступчиво сказала Илма, не желая продолжать бесполезный спор. — Но ты всё же мог бы остаться хоть до утра. Дала бы какой кусок сала с собой. Как же ты пойдёшь с пустыми руками, как нищий?
— Вот где моё приданое, — Фредис стукнул ногой маленький потёртый чемодан, только что уложенный и закрытый. Чемодан перевернулся даже от такого лёгкого толчка. Расшатанный замок не выдержал, и на пол вывалилось всё богатство — дешёвый помятый костюм, несколько пар голубого фланелевого белья, скатанные в комок носки, две клетчатые сорочки, летняя кепка. Всё.
Фредис наклонился, чтобы собрать своё имущество.
— Ну хоть расстанемся по-хорошему… — опять начала Илма.
— У меня где-то были старые головки от сапог, — деловым тоном перебил её Фредис, — никак не могу найти.
— На чердаке они, только теперь там темно.
Фредис махнул рукой.
— Пусть остаются. Тебе на память.
— Алфред!
— Что тебе ещё?
— Если ты находишь, что тебе ещё что-нибудь причитается… — она замялась, покраснела и замолчала.
— Что соловьём заливаешься! Мне твоя скотина не нужна.
— Да разве я о том? — уклонилась Илма, ещё больше покраснев.