— Смотри, там кто-то сидит! — сказала Данна. — Арчибалд, это ты?
Прежде чем Гундега успела ответить, её ослепил свет карманного фонарика и она услышала радостное восклицание Жанны:
— Олга, это Гундега!
Фонарик погас, и из непроглядной чёрной тьмы перед Гундегой возникли две фигуры.
— Давно ожидаете? — спросила Матисоне, отпирая дверь.
— Не очень, — ответила Гундега. Ей неудобно было признаться, что она разгуливала по двору.
— Не очень долго, — подсмеивалась Жанна, — но вполне достаточно, чтобы превратиться в сосульку.
Гундега почувствовала на лице прикосновение тёплой руки Жанны.
— Ну, конечно, ледышка! Идём в мою комнату к печке. Утром топили, она ещё должна быть тёплой.
Печка и в самом деле оказалась тёплой. Гундега с удовольствием стала греть руки. В комнате был лёгкий беспорядок — хозяйка, уходя, видно, очень спешила. Кровать, правда, была застлана и пол подметён, но на спинке стула висела ночная сорочка, абажур ночника покосился, на столе были разбросаны книги. Среди них Гундега к великому своему изумлению обнаружила сборник алгебраических задач для девятого класса.
— Ты занимаешься? — спросила она Жанну.
Та рассмеялась.
— Разве это плохо?
— Насколько мне известно, при поступлении на географический факультет не нужно сдавать алгебру.
— Ты права.
— Тогда я ничего не понимаю.
Жанна покачала головой.
— Ох, Гундега, ты не представляешь, в какое дурацкое положение я недавно попала. Понимаешь, приходит такая хрупкая девчушка, соседка. При разговоре со мной бледнеет и краснеет. Спрашивает, не смогу ли я в свободное время помочь ей по математике. Она узнала, что я окончила среднюю школу, сама она учится в девятом классе.
Жанна вдруг расхохоталась, что-то вспомнив.
— Ну, как мне признаться ей, что тройка по алгебре, вписанная в мой аттестат, притянута за уши? В последних классах, как только я убедилась, что моё жизненное призвание геология, а не авиация, я перестала обращать внимание на математику. Мы с учительницей алгебры ненавидели одна другую, как только могут ненавидеть две рыжеволосые женщины. Всё же последнее слово осталось за ней. Знаешь, что она мне сказала в последний день на выпускном вечере? «А тройку я вам, Мартыньекаба, поставила только за ваши прекрасные глаза!» Если бы тогда мне кто-нибудь мог дать хоть месяц сроку, я бы, наверно, занималась ночи напролёт. Из мести! Чтобы эта особа была вынуждена поставить мне пятёрку. Нет ничего ужаснее сознания, что приходится принимать милостыню из рук врага. Но, как я уже говорила, это был мой последний день в школе. А в аттестате у меня на всю жизнь позорным пятном стоит аккуратная кругленькая тройка, поставленная из милости «за прекрасные глаза». Я не желаю больше переживать ничего подобного.
— И теперь ты занимаешься из мести? — недоверчиво спросила Гундега.
— Ха-ха-ха! Так далеко мой энтузиазм не простирается. Занимаюсь, чтобы помочь той девочке. Она и сегодня придёт. Если я ей передам только те скудные знания, что имеются в моём багаже, в итоге она получит жалкую тройку «за прекрасные глаза».
— А остальные книги? Они тоже по математике?
— Ну, нет!
Жанна взяла один из томов.
— Райнис. Я люблю Райниса. «Жребий брошен: мчитесь, вихри, вперёд!» Дух захватывает!
Жанна стояла посреди комнаты с книгой в руках. Лицо её побледнело от волнения, а волосы при красноватом свете ночника пламенели огнём.
— Я знаю наизусть почти весь «Серебристый свет»… В школьные годы знала и «Евгения Онегина» Пушкина. У меня это звучит в ушах — прислушаюсь и могу декламировать.
Жанна вдруг смущённо посмотрела в сторону.
— Серебристый свет… Гундега, ты веришь в любовь?