— Жанна сама говорит — в голове у неё свистит ветер, — почему-то вспомнила Гундега.
Матисоне усмехнулась.
— Ветер — вещь неплохая, пусть свистит. Он выдувает всякий мусор и пыль, а то, что держится прочно, обычно остаётся на месте. Для некоторых голов такой ветер совсем не вреден. Прочистил бы мозги.
Гундега густо покраснела.
— Мне?
Матисоне опять улыбнулась.
— Что вы, девочка! В вашей головке всё на своём месте. Вот начнёте работать…
— Вы меня всё-таки возьмёте?
— Я ведь ещё тогда говорила с Эньгевиром.
— Кто это?
— Наш председатель.
— Я однажды слыхала эту фамилию, но, наверно, говорили не о нём…
Она некоторое время припоминала, в связи с чем слышала эту фамилию. И вдруг в памяти всплылокруглое личико с бесстыдными мышиными глазками. Гундеге даже послышался слегка шепелявый голос: «И Эньгевир с пятого года — дело рук Каулиня…» Её передёрнуло при воспоминании об этом лице и голосе, и она слово в слово рассказала всё Матисоне.
Олга сразу поняла.
— Да, это говорилось об огне нашего председателя.
— А кто такой Каулинь?
— Это тогдашний пастор. Он в пятом году отдал старого Эньгевира в когти черносотенцев. Эньгевира расстреляли тут же на опушке леса. И оставили. Ночью люди унесли его на кладбище, которое недалеко от вашего дома, и тайком похоронили.
— Расстреляли…
Широкая тёплая ладонь легла на руку Гундеги.
Девушка не отняла руки, словно оправдываясь, тихо проговорила:
— Ничего… я просто так вспомнила, как пономарь рассказывал об этом пастору у нас в Межакактах в день поминовения. Рассказывал, а сам уписывал гуся, губы сальные…
— Ах, вот почему пастор Крауклитис, как говорят, взялся защищать Каулиня!
Всё услышанное взволновало Гундегу, и она никак не могла успокоиться.
— Как он мне омерзителен, этот Аболс! — с жаром сказала она. — Я даже промолчала о том, что тётя Илма его обманула. Мы возили на рынок его барана, и тётя Илма недодала ему по два рубля за килограмм. А я стояла рядом и молчала.
— И вы будто даже гордитесь, что помогли обмануть старика, — заметила Матисоне.
— Вы смеётесь надо мной! — смутилась Гундега. — А вы сами в подобном случае сказали бы?
— Несомненно!
Гундега пристально посмотрела в глаза Матисоне.
— И всё же я не понимаю. Аболс — пономарь, вы член партии и его защищаете.
— Я его не защищаю. Но будь я на вашем месте, Гундега, я бы во всеуслышание заявила, что произошёл обман, и не стала бы поддерживать того, кто присваивает чужие деньги — независимо от того, выгодно мне это или нет.
Гундега вспыхнула.
— Я, может быть, чересчур резко говорю, девочка.
Гундега покачала головой и неподвижно уставилась в одну точку. Матисоне не ожидала, что её слова так подействуют на девушку, и тоже посмотрела туда, куда смотрела Гундега. На столе лежала совершенно новая коричневая модная сумочка с жёлтой металлической застёжкой…
— Я вас не хотела обидеть, Гундега, — сказала Матисоне, так и не поняв ничего, — но человек зачастую даже и не представляет, в какое страшное оружие может превратиться молчание, и…
Она замолчала, собираясь с мыслями или, может быть, ожидая вопроса Гундеги, и, не дождавшись, продолжала:
— …иногда трудно сказать, а иногда и невыгодно. Когда я перешла от коров в Межниеки, к племенным свиноматкам, там открылись разные безобразия… Свинарки кормили колхозным кормом своих свиней да ещё продавали тайком муку…
Гундега повернула голову.
— А почему вас от коров перевели на свиноферму?
— Меня никто не переводил. Сама ушла.
— Разве на свиноферме легче?
— Видите ли, в Межниеках многое делалось не так, как надо, — уклончиво ответила Матисоне.
— Значит, труднее? — взволнованно заключила Гундега.
— Я никогда не искала лёгкой жизни, — просто ответила Матисоне.
Они замолчали, и стало слышно, как за стеной, в соседней комнате, играет радио и кто-то насвистывает. Это могла быть только Жанна. Они с минуту прислушивались к этому необычному концерту и, переглянувшись, улыбнулись друг другу.
— Мне здесь так хорошо, что даже не хочется уходить, — застенчиво сказала Гундега, оттаяв в тёплой атмосфере этого дома.
— Так оставайтесь, — предложила Матисоне.
Гундега рассмеялась, пытаясь скрыть смущение после невольной откровенности:
— Я пошутила.
— А я говорю серьёзно.
Гундега грустно покачала головой.
— Межакакты и так почти совсем опустели. Нас там только три… В таком огромном доме… — Подумав, она прибавила: — Но работать я бы пошла, если…