***
Без соли жизни нет, это понятно, думал Иван. Но если Настя и не попросила бы, он так и так отправился бы по селу. Его тянуло повидать, узнать, что да как, особенно про друзей. Трое их дружков было до войны. Он, Андрюха, да ещё третий по прозвищу Рыло. Лицом не вышел, потому и по имени никто не звал, и в глаза, и за глаза только так и звали. Добродушный был, весёлый парень. Он шёл краем размытой дождями дороги. Его с визгом обогнали дети. Иван улыбнулся, подумал – спешат в школу. Но дело, похоже, было не в этом. Первой, часто оглядываясь, бежала девочка. Она на миг остановилась, посмотрела на его форму, портупею с кобурой, и наполненные слезами глаза молили о защите. Она скомкала у груди серую из мешковины авоську и бросилась дальше, но разношенная обувь увязла в грязи, и она упала. Трое пареньков лет десяти обступили её, как долговязые щенки слабого котёнка, и ругались, били её дрожащее тельце. Иван побледнел и тут же вмешался, схватил одного за ворот: - Вы что, изверги! – и, несмотря на то, что это были дети, крепко выругался. - Дядь Вань, здрасти! – сказал тот, которого он схватил, тяжело дыша. От его вида кровь прильнула к лицу, даже захотелось ударить. Неужели он воевал ради того, чтобы дома видеть, как избивают девочку? Мальчишка поднял испуганные, но полные уважения глаза, сбивчиво объяснял: - Да мы это, того! Это Голушка! Она полицаева дочь! Мы её ненавидим! - И правильно! – осмелился сказать ещё один. - Прекратить, молчать! – выкрикнул он, и помог девочке подняться. Мальчишки сбились в кучу, стоя в сторонке, поджали плечи, как воробьи перед бурей. – Идите отсюда, чтоб я вас больше не видел! К каждому домой зайду, и каждого отец выпорет! И чьи вы такие-то, а! - У нас нет больше ни у кого отцов, дядь Вань, - сказал тихо один из ребят, и заревел. Девочка поднялась, обвилась вокруг его ноги и тоже плакала. Иван, ничего не говоря, понёс её на руках в школу, вспоминая, как тоже ходил когда-то по этой дороге на занятия. В школе встретил учителей, казалось, в какой-то не его, а далёкой, или даже прошлой жизни они объясняли ему, как писать и читать. Только встреча радостной не была. - Дети всё видели, пережили, - сказала учитель, выслушав Ивана. - Она не виновата. Вы их что, оправдываете? - Нет, мы им объясняем. Но изменить ничего не можем. Война закончилась, но не прошла. И не скоро пройдёт… для нас всех. И, к сожалению, для детей тоже. Они такие же участники войны. Девочка кое-как очистила одежду и встала у окна, смотрела грустно, как ветер играет листьями клёна. Ивану нечего было сказать, и он ушёл. Спросил только: - Как её зовут? - Валечка Головина. «Головина. Знать, Голушка-отец в полицию подался», - мрачно подумал он. Жив ли, или в лагере, неважно... Дочь теперь ответ несёт за него. Неправильно – да. Но и по-иному не получится. Иван уходил, вспоминая лица ребят. Он тоже ненавидел фашизм и пособников его. Но понять и принять то, что увидел, не мог. Если такими стали дети, так изменился он, значит, весь мир искалечен войной? Мир не изменить, как не исцелить рубец, что идёт у Ивана от живота до груди. И как дальше жить с этим?