чистый мужчина в синей рубахе с разорванным воротом.
Лицо его было окровавлено. На лбу слиплись белоку-
рые волосы.
— Дурак! Коммунисты никогда не станут на коле-
ни!— громко ответил он.— Знайте, придут наши братья
и отомстят. Да здравствует Советская власть!
По знаку бородатого белоказаки вскинули караби-
ны. В этот миг Знаур нажал на спусковой крючок. Силь-
но толкнуло в плечо. У самого уха раздался второй вы-
стрел— Ахметки. Сразу ничего не было видно впереди.
Знаур поднял голову. В ушах звенело, в глазах — крас-
ные круги.
Бородач распластался на земле у крыльца. Несколь-
ко секунд было тихо.
— Тревога, братцы! — завопил кто-то. Казаки стали
в упор стрелять в коммунистов, будто опасность угрожа-
ла с этой стороны. Высокий коммунар в синей рубахе
метнулся в сторону, но вдруг, словно оступившись, ах-
нул и упал навзничь. Кто-то выкрикивал слова ко-
манды...
Мимо притихших в траве друзей промчались два
172
вЬадника, но через какое-то мгновение повернули назад.
Вр дворе развернулась пулеметная тачанка — задком в
сторону стрелявших.
— Знаур, я буду бить гранатой по этой проклятой
арбе с пулеметом,— тихо сказал Ахмет.
— Бросай точно!
Ахметка проскочил на несколько шагов вперед,
швырнул гранату-бутылку и, как тигренок, припал к
земле. Взрыв сотряс все вокруг, комья земли посыпа-
лись на головы.
Тачанка перевернулась на бок. На земле барахта-
лась раненая лошадь. Ездового и пулеметчика не было
видно. Знаур заметил —одно колесо тачанки крутилось
в воздухе.
Вдруг со стороны казарм раздался винтовочный залп.
Ребята подняли головы. Красноармейская цепь шла
в атаку. Знаур подумал, что это был только один их
взвод. Но увидел знакомую фигуру политрука Икати.
Значит, вся рота здесь!
— Знаур, смотри, пожалуйста: это Костя. Клянусь.
Вон его рыжий голова блестит. Фуражку потерял, долж-
но быть...
Рядом с политруком, держа тяжелый карабин на пе-
ревес, шагал Костя. Значит, это он, их друг, так быстро
привел роту. Но как ему удалось — ни Знаур, ни Ахмет-
ка понять не могли. Не на крыльях же летел он в штаб
бригады!
Перестрелка продолжалась какие-то минуты. Внезап-
ность атаки решила исход боя. Передовые красные бой-
цы уже орудовали на усадьбе коммуны. Где-то в сарае
или внутри дома раздался глухой взрыв ручной грана-
ты, зазвенели разбитые стекла. Потом все умолкло.
Только потрескивала догорающая крыша.
Повстанцы с поднятыми руками сгрудились у камен-
ной стены, где недавно стояли и смотрели смерти в лицо
активисты коммуны.
Занималась утренняя заря...
— Нельзя остановить восхода солнца,— сказал по-
литрук Икати,— нельзя остановить и рассвета новой
жизни на земле. Эти абреки только что хотели сжечь
хлеб первого урожая — семенной фонд коммуны. Но не
173
успели. Запомним, товарищи, день 13 октября 1920 года:
сегодня осетинские стрелки выручили из беды русскую
коммуну под Пятигорском и спасли ее семфонд. Эти се-
мена дадут чудесные всходы...
Сотни людей, собравшихся на необычный, стихийно
возникший митинг, слушали политрука.
После того, как Петр кончил, Пелла спросил:
' — Что будем делать с ними?..—он кивнул в сторо-
ну обезоруженных налетчиков.
— Я думаю, народ подскажет,—ответил политрук и
обратился к станичникам:
— Товарищи! Как поступить с ночными «гостями»?
Какой будет приговор членов коммуны?
Люди молча посмотрели на убитых коммунистов,
сняли шапки.
Наступила жуткая тишина. Стоявший позади красно-
армейской цепи Знаур только слышал постукивание
своего сердца и чувствовал горячее плечо Ахметки.
В молчании сотен людей бойцы и командиры прочли
суровый приговор. Без команды подняли карабины.
По ту сторону
Сырая осенняя ночь спустилась на ворчливую, помут-
невшую от ливней Кубань. С невидимых гор Карачая
полз косматый Цуман.
На правом берегу реки на окраине богатой станицы
Баталпашинской поблескивали робкие огоньки призе-
мистых хат.
Ночь тихая, только из окон дома зажиточного ста-
ничника Галактиона Сирко слышалась старинная ка-
зачья песня. Здесь квартировал начальник карательного
отряда «армии возрождения России» есаул Муштаев.
Он сидел за столом без бешмета, в белой сорочке, опус-
тив русую голову на грудь. Молодой, тоже русый ден-
щик в расстегнутой черкеске развалился на деревянном
диване поодаль и пел, тихо аккомпанируя на трехрядке.
Песня уговаривала казаков: полно вам горе горевать,
ведь стоит выпить по доброй чарке и завести разговор о
своем житье-бытье, как пройдет тоска и радостно станет
на сердце...
— «Житье-бытье...» — зло проскрежетал есаул.— Пе-
174
леетань, Ванятка, тянуть, хватит! Вызови урядника
Окибу.
\ — Слушаюсь.
хДенщик побежал в другую комнату, где казаки игра-
ли к очко и курили злейший самосад, крутнул ручку те-
лефона, что-то протараторил в трубку.
Муштаев налил в граненый стакан самогону, поднес
к пухлым розовым губам, подумал о чем-то, пить не стал.
В поблекших усталых глазах — тоска.
Вошел дежурный — толстый и усатый, как морж,
урядник Скиба.
— Докладаю, ваш бродь! Позвольте?
— Почему опаздываешь с докладом? — недовольно
спросил есаул.
— Виноват, ваш бродь, пленных в порядок приводил,
осетинцев. Буйствовали. Идейные гады. Говорят — «вся
власть Советам» и так далее... «Духом окрепнем в борь-
бе» и тому подобное...
— Ну? — нетерпеливо перебил Муштаев.
Так что, ваш бродь, пришлось применить оружие,
двоих... того... расстрелять при попытке к действию...
— Врешь, собака. «При попытке...»
— Докладаю дальше: в станице все спокойно. За-
держан один перебежчик от красных. Немец. Брешет,
что служил в карательном у его превосходительства
светлой памяти генерала Маркова. Был в ледовом похо-
де якобы...,
— Приведите перебежчика.
— Слушаюсь.
Через минуту стоял Генрих Шиц перед начальником
отряда. (
— Что побудило тебя перейти линию фронта?
Муштаев поднял глаза на промокшего до нитки,
сгорбившегося Шица.
— Побудило? Месть, ваше благородие. С красными
у меня особые счеты...
— Как же ты сам-то попал к ним на службу?
— Пошел добровольцем, чтобы иметь возможность
перейти к своим. Раньше я служил в карательном отря-
де марковской бригады.
— Кем?
— Исполнителем, ваше благородие.
— Что же ты там «исполнял»?
175
— Приговоры полевого суда... /
Муштаев брезгливо поморщился, постучал ложечной
о блюдце. За спиной тотчас выросла фигура денщика.
— Пригласи сотника Борилова. /
— Слушаюсь! 1
— Итак,— продолжал Муштаев.— Чем же ты дока-
зал свою преданность нам, уходя от большевиков?
— Уничтожил начальника штаба бригады, отступни-
ка, предавшего Россию, Родзиевскрго.
— Чтс| взял у него?
Шиц побледнел. «Неужели они узнали о золоте, ко-
торое я выгреб из шкатулки убитого начштаба? — поду-
мал он.— Хорошо, что спрятал на кукурузном поле...»
— Взял ценные сведения о расположении частей бри-
гады,—отчеканил Шиц.
— Кому теперь нужны эти сведения...— махнул ру-
кой Муштаев.
Вошел сотник Борилов, белобрысый, пухленький че-
ловек в очках.
— Борилов! Вы, кажется, служили одно время у
Маркова до того, как вас взял к себе генерал Мамонтов.
— Да, господии есаул.
— Знаете этого прохвоста? — Муштаев кивнул на
Шица. *