— Нельзя…
Да, я понимала. Сицилиец, воспитанный в патриархальной семье, его ребенок и мать его ребенка. Его родители. Родня. Соседи. Он рвется на части, ненавидит своего биологического отца и все, что в нем от него — и обожает отца приемного. Он стыдится той части себя, что досталась ему от Джузеппе, и ему кажется, что этой проклятой части — почти что он весь. Он не хочет признать, что он — сам по себе Бонни Джеральд, а не сын Джузеппе или Марко Кастельеро. Что его протест и ненависть вылились бы в совсем другую форму, если бы он не был сам по себе двинутым на подчинении и боли ублюдком. А, какая разница, понимаю я или нет? Мне все равно придется принять то, что он решил. Потому что на свете нет второго настолько же упертого доминантного козла, как Бонни Джеральд. И если он что-то вбил себе в голову, хоть ты наизнанку вывернись, ничего это не изменит.
Впрочем, у него нет вариантов. Клау беременна. Решать тут нечего.
— Роза?.. я не хочу так… это все не должно быть так… — он никак не мог расцепить руки, обнимающие меня.
— А как должно, Бонни?
— Я не знаю… таким ублюдкам, как я, все же не стоит размножаться.
— Ты сам этого хотел.
— Хотел. Но не так.
— А как? Расскажи мне, больной ублюдок.
— Это уже неважно. Роза?..
— Уходи, пожалуйста. Я… я не хочу тебя больше видеть, Бонни. Женись на Клау, воспитывай ваших детей, встречайся с Кеем, только не приближайся ко мне. Пожалуйста.
— Я… хорошо. Я не… ты в самом деле не против нас с Кеем?..
— Кей любит тебя, а я люблю Кея. Вы уже чертовы десять лет вместе… Бонни…
— Да?..
Он прижался ко мне совсем тесно, и я чувствовала, как он вздрагивает. И рукав халата промок. Чертов больной ублюдок. Как же я ненавижу его!
— Встречайтесь так, чтобы я об этом не знала. И не бросай его, пожалуйста. Ты нужен Кею.
— Хорошо… мадонна, я…
— Не нужен, — раздался холодный голос.
Я вздрогнула и обернулась. Бонни — тоже.
На пороге моей кухни, прислонившись к косяку, стоял Кей. Усталый, хмурый, но чисто выбритый и в идеально отглаженном деловом костюме.
— Кей?.. Давно ты?.. — Бонни поднялся с колен и очень постарался, чтобы его голос звучал ровно, но у него ни хрена не вышло.
— Уезжай из Москвы сейчас же, Бонни.
— Ладно. Поговорим позже… — а голос все же сорвался.
— Нет. Мы больше не встретимся.
Мне показалось, или Бонни покачнулся? Я не видела его лица, но… ему было чертовски больно. И он не верил. Не мог поверить.
Я не могла ничего сказать, горло перехватило. Только помотать головой и одними губами прошептать:
— Кей, не надо.
Переведя взгляд на меня, Кей наконец оттаял. Даже почти улыбнулся — устало, горько и нежно.
— Иначе нельзя, Колючка.
Он подошел ко мне, стараясь не задеть стоящего на дороге Бонни. На кухне в девять метров это было сложно, но он справился. И поднял меня на ноги, привлек к себе, обнял.
— Пожалуйста, Кей. Я не хочу, чтобы из-за меня…
— Не из-за тебя, Роуз. — Кей осторожно вытер мои щеки, коснулся твердыми губами виска. — Из-за себя. Я люблю тебя и не предам. Никогда.
— Так нельзя, Кей. Ты не должен…
— Кей прав, Роза, — прервал меня Бонни. Теперь его голос был ровен, и сам он — спокоен, как мертвец, только щеки мокрые. — Я сам это выбрал. Прости… я…
Он на несколько мгновений замер, глядя на нас так, словно хотел запомнить навсегда, словно что-то внутри это ледяной статуи рвалось к нам, молило — позовите меня обратно, хоть слово, хоть намек, что я все еще нужен!.. А потом погас, опустил взгляд, развернулся — и пошел прочь.
— Бонни… — я попыталась шагнуть за ним. Не знаю, зачем. Просто… просто так. Но Кей удержал меня. — Он же вернется, Кей? Ведь это неправда?
Но Кей покачал головой.
— Он не изменится. Он всегда будет уходить и возвращаться, всегда адреналин, сердце на осколки, душу в клочья. Он всегда будет делать тебе больно. Тебе не нужен больной ублюдок.
— А тебе?..
Кей не ответил, только прижал меня к себе, укачивая, как ребенка. А я прислушивалась к звукам в коридоре и спрашивала себя: Кей прав? Мне не нужен больной ублюдок, с которым я то летаю в облаках, то расшибаюсь насмерть о землю, и никогда не смогу жить спокойно? Смогу ли я без него быть живой, или…
…толжвоарофкдмаожл…
… я утерла слезы, всхлипнула… зевнула… стерла случайно получившуюся галиматью…
Надо дописать сцену… уже светает… а-ах, перед глазами все плывет… Я все же допишу… как же спать хочется…
17. Она написала…
Москва, та же ночь… нет, уже утро, 4.30