— Да не гуляю я, — поморщился Денисов. — За четыре месяца в «Касабланке» гулялка стерлась.
Я тихо хрюкнула, не удержалась. Вот он, оскал капитализма! Так упахали нашего Олежека, что того и гляди остепенится. Лишь бы импотентом не стал.
— Вот и отлично. Вам с Катькой вместе работать, так что уж постарайся не козлить.
— Да понял я, понял, — Олежек опять тяжко вздохнул. — Слушай, ты сама скажи Семенову про мюзикл, а? Он же так просто не отпустит, скажет две недели отрабатывать или платить неустойку, а где я такого бабла найду.
— Ладно, договорюсь с Семеновым. Чего не сделаешь ради подруги.
— Да уж… — хмыкнул Денисов и подскочил, услышав повелительное:
— Все на сцену!
Народ с шумом и гамом собрался, выслушал все, что имел сказать Бонни — а имел он сказать, что даже из русского мюзикла можно сделать конфетку, если хорошенько поработать, и продолжим мы работу завтра, в одиннадцать утра. И что композитор молодец, режиссер — потенциально тоже ничего так, научится, артисты местами даже не кривоногие каракатицы, а он сам и автор сценария однозначно гении, и потому все будет круто.
— А теперь, — дождавшись окончания бурных аплодисментов, объявила я, — небольшой сабантуй для всех желающих и подписание контрактов с продюсером мюзикла.
23. Пять минут, пять минут…
Москва, два дня спустя
Роза
О том, что сегодня надо быть на официальном мероприятии, ради которого я и поперлась в Москву — я предсказуемо забыла. Честно говоря, с этой постановкой, мы с Бонни забыли обо всем прочем мире. Напрочь. Репетиции по девять-десять часов, чтобы хоть что-то успеть… Разумеется, никто не держал десять часов подряд всю труппу, мне пришлось крепко подумать над расписанием, чтобы кто-то был занят утром, кто-то вечером. Но то артисты, а Бонни-то работал от и до! Ну и я с ним, как группа поддержки.
Послушайте доброго совета, никогда, ни за что не ввязывайтесь в квест «поставить мюзикл за пять дней»! Мы возвращались домой, что-то ели, продолжая в мыслях творить чертову постановку, и падали без сил. Даже любовью занимались только утром, чередуя поцелуи с обсуждением очередной сцены.
Нет, я не хочу сказать, что мне не нравилось. Наоборот! Это было великолепно! Полное погружение в творческое безумие. Я даже как-то лучше поняла, почему Бонни не может жить спокойно. То, что для обычного человека — нормальная интенсивность впечатлений, для него — космическая пустота. Пожалуй, я лучше поняла, и почему они с Кеем — скорее друзья, чем пара. Им тупо некогда, причем обоим. И ни один не сможет подстроиться под другого, не потеряв себя. Со мной куда проще, я не связана ни местом работы, ни временем. Хотя нормальная жизнь тоже не для меня. Я уже привыкла к адреналину постановок, презентаций и телешоу, а ведь я пока не ввязалась толком в меценатскую деятельность Кея, да и он несколько ее подзабросил, слишком занятый сменой власти в корпорации.
Собираясь на мероприятие в Большом Театре, о котором напомнил душечка Фил, я поделилась ценной мыслью о пустоте обыденной жизни с Бонни.
— Да ну, — пожал плечами он, застегивая рубашку. — Нормальная жизнь — это здорово! Бегать по утрам, ходить в бар с друзьями, смотреть телевизор…
— Ты про ту пыльную черную дрянь на стене, которая сломалась в позапрошлом году, а выкинуть лень? — хмыкнула я.
— Разве? А я и не заметил… — он сделал наивные глаза, а потом мы вместе заржали.
Конечно, я немножко преувеличила. Все же телевизор мы с Бонни иногда смотрим. Например, в ЛА смотрели вручение «Тони»! То есть я смотрела, а он комментировал с завязанными глазами, но это неважно. И в Нью-Йорке как-то смотрели, да! Целых… один раз. Правда, не помню, что именно — как-то мы быстро отвлеклись от экрана. Вот как я сейчас готова отвлечься от собственного платья, глядя на Бонни. Он так редко надевает смокинг, а ведь ему безумно идет!
— И не смотри на меня так, леди Говард, а то мы опоздаем, — он обласкал меня жарким взглядом.
Маньяк. После шести часов репетиции (пришлось начать раньше, в десять утра, и смотаться в четыре) он меня причесал и накрасил, и еще что-то такое хочет! Полный маньяк. И я ничуть не лучше. Несмотря на то, что мы проводим вместе все двадцать четыре часа, я продолжаю гореть от его прикосновений. Даже взглядов.
— Не опоздаем, — я показала ему язык, а потом протянула галстук-бабочку,
Бонни поморщился:
— Опять я буду похож на официанта. — И, покачав бабочку на пальце, бросил ее на пол, а верхние пуговицы рубашки расстегнул. — Так гораздо лучше, не находишь, мадонна?