К Самому по своей воле не ходят. Он приходит тогда, когда считает нужным. И так, как считает нужным. Это не та сила, с которой можно договориться или которая будет знакома с милосердием.
Абигор сглотнул комок. Он был приближён к Хозяину, но видел за все годы своего долгого существования Самого раз пять, не больше и шестой раз не желал ещё лет двадцать!
–Тогда прошлыми методами! – Вассаго снова был сторонником разума. – Как уничтожить тысячи? Допустим, эпидемия…помнится мне, где-то в тот период была чума?
–Ну уж нет! – обозлился Абигор с неожиданной страстью. – Эти демоны всех эпидемий очень удачно устроились! Сами ленивые, а берут больше всех! Чума, холера, оспа, лихорадка и этот, как его…
–Мы поняли, – быстро заверил Вассаго, – ну, что делать, это эффективно!
–Думаем ещё! – не успокаивался Абигор. – Все лавры им!
–Поэтому их здесь и нет, – понимающе кивнул Ситри. – Ревность!
Абигор не смутился:
–Да, ревность. Да! Это подло. Это всегда было подло. они раз придумали и выпустили. И всё! Им лавры. А мы? Сидим вот, продумываем… варианты! Ну?
–Революция, – предложил Вассаго. – Эффективно!
–Долго, – возразила Аграт. – Надо быстрее. Сам помнишь, как пропаганда захлёбывалась в потоке, когда приходит время. Потом нужны ещё зачинатели революции.
–Первая где-то в шестнадцатом и была. В Голландии, – ввернул Гаап. – Не меньше ста тысяч потерь…
–Не пойдёт, – возразил Сельдфигейзер, до ужаса неуютно себя чувствуя среди присутствующих. Гаап прищурился, ожидая аргументов к возражению, и Селдьфигейзеру стало ещё хуже.
– Не пугайся! – предупредил Абигор, – говори открыто, ты не на исповеди.
–Я помню ту революцию, – продолжил Сельдфигейзер, на всякий случай, не глядя на Гаапа. – И она затрагивает начало семнадцатого века в первой фазе, а окончанием почти к половине семнадцатого, придётся открывать и тот портал.
–Резонно, – одобрил Абигор, – я же говорю, в тебе есть потенциал. Надо только немного наглости и всё будет, к высшим чинам пробьёшься!
–Я сдаюсь! – с раздражением произнёс Ситри, – я не знаю, как свести нужные цифры. Если можно было бы как в Трое…но никто же не догадался открыть портал в самый суровый и самый прекрасный мир. Здесь нельзя перестараться, и это меня печалит.
–Я тоже сдаюсь, – согласился Вассаго, – затевать ещё одну войну…не те условия в мире, чтобы легко остановить. Нужно аккуратнее.
–Я знал, что так будет, – признал Абигор, извлекая из-за пазухи белый конверт со сломанной красной печатью, – ангелы предложили план…его хватит. Они бы и сами, но рук не могут пачкать. Впрочем, часть ответственности они на себя берут. Кодовое название этой операции «Варфоломеевская ночь».
***
В Подземном Мире никто не мог бы понять метаний Сельдфигейзера. Но он страдал. Страдал от того, что оказался в полном поражении и отдалялся от жизни, от мира, от выбора. До сегодняшнего совещания Сельдфигейзер был уверен, что не проигрался ещё окончательно, что есть ещё ему шанс вернуться в мир людей и прожить снова, чтобы больше не оказываться в Подземном, жить праведником, плодить добродетель.
Но теперь он оказался заявлен участником плана Варфоломеевской ночи, которая предполагала убийство тысяч людей, настоящую бойню – массовые убийства гугенотов Франции католиками. По расчётам – цифры совпадут. По факту – эти люди уже умерли – архивы Абигор всё-таки поднял, но… как приложить к этому руку, если ещё недавно ты был уверен, что сохранишь себя в хоть какой-то чистоте?
Сельдфигейзер не потому бегал от власти и карьеры, что боялся ответственности или не желал трудиться, а потому что хотел вернуться, вернуться и снова прожить, и выбрать, наконец, так, чтобы больше не быть демоном.
И, разумеется, участие в Варфоломеевской ночи перечеркнуло бы все эти мечтания.
Сельдфигейзер полез в архивы, надеясь прочесть, что эти «гугеноты» – злодеи. Но, порывшись в секциях, понял, что они ему даже больше по душе, со своим отрицанием современных трудов о божественных писаниях и верой в то, что спастись можно без церкви, молитв и роскоши – помыслы важнее.
Совесть в демоне – вещь смешная. Но, зараза, неумолкающая. Сельдфигейзер знал, что придётся приложить своё имя к свершённому, но одновременно несовершенному ещё событию, и знал, что это отвернет его от возвращения, даже теоретического, и не понимал, что ему с этим делать.